На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

— Хочешь сказать, чтобы заставить меня трахаться с тобой, ты не усложнял мне специально жизнь всё это время, не подставил круглосуточную слежку, которая доводила меня до помешательства, не расстроил мои отношения с подругой и не подкупил мою коллегу, чтобы она напала на меня, лишив возможности работать? Я правильно всё понимаю?

— Нет, неправильно, Лина. Да, я спровоцировал тебя сюда прийти, но лишь потому, что, по всей видимости, твоя глупость и бредовые принципы мешали тебе это сделать самой. Но я не намерен заставлять тебя трахаться, потому что в этом нет никакой необходимости, ведь ты сама этого хочешь, точно также, как и я. Просто признай это, убери с лица свою фальшивую перекошенную мину, с какой ты сюда явилась, и перейдём же наконец к делу, — мой голос понижается на несколько тонов от злости и возбуждения, которым я сильнее вбиваюсь между бёдер дикарки, приподняв её за ягодицы. Она лёгкая, как пушинка, а касания её рук и ног, обвивающих мой пояс и шею, ощущаются как невесомость, правда, — огненная, наэлектризованная, превращающая воздух между нами в удушливое пекло.

— Ты снова неправ, Адам. И я не знаю, как тебе ещё дать понять, что это не я тебя хочу, а только моё тело, — тихонько блеет она мне в приоткрытые губы, запуская эту фразу, точно отраву, в пищеварительный тракт, от чего буквально сразу меня всего изнутри начинают скручивать болезненные спазмы. Я знаю, что она опять сказала неправду. Но для организма, видимо, этого знания недостаточно, чтобы не проявлять своего отторжения её лживого признания. Однако этого вполне достаточно для меня, чтобы разом закончить эту затянувшуюся тему.

— А как мне тебе ещё дать понять, что только тело мне от тебя и нужно? — спрашиваю серьёзно и резко. Ни капли пленительных нот, даже несмотря на нашу тактильную близость. — А раз оно меня очень хочет, и я его тоже, не вижу причин, чтобы не дать друг другу то, что нам обоим нужно. Поэтому начинай уже вести себя нормально, Лина, а не как маленький, обиженный на весь мир ребёнок, непонятно вообще о чём думающий. В чём проблема заработать денег, получая удовольствие? В чём? Не понимаю. Или тебе просто так нравится твоя сраная жизнь, и ты ничего менять не хочешь? Нравятся бессонные ночи в компании бухих мужиков и твой мерзкий отчим с алкашкой матерью, которых ты тянешь на себе, а они взамен относятся к тебе, как к прислуге? Нравится всё это? Кайфуешь настолько, что секс за деньги со мной кажется чем-то мерзким? А, может, ты хранишь свою девственность так долго, надеясь встретить рыцаря на белом коне, который решит все твои проблемы и при этом ещё будет любить и пылинки с тебя сдувать, как в сказке? Если это так, то хочу тебя расстроить, милая. В той дыре, что ты называешь домом, ты вряд ли встретишь подобные экземпляры. И ты вообще должна быть несказанно рада, что по счастливой случайности я обратил на тебя своё внимание и не намерен отпускать, пока не получу желаемое. Я понимаю, в двадцать лет ума немного и, возможно, ты мечтаешь о любви до гроба, или о чём вы там, девочки, ещё мечтаете в этом возрасте, но всё-таки будь добра вырубить наконец режим сопливой дуры. Избавь свою голову от женской сентиментальной пурги и никому ненужной гордости и подумай же наконец мозгами, как кардинально изменится ваше с мамой будущее после этой работы. Ты получишь всё, что попросишь. Мы это чётко пропишем в контракте. Взамен мне нужно лишь, чтобы ты выполняла свои обязанности без пререканий и с искренним энтузиазмом. А как мы уже выяснили несколько минут назад, твоему телу это будет сделать элементарно. Поэтому довольно устраивать передо мной свой детский театр, и приступим же наконец к заключению контракта, чтобы поскорее отправиться домой и заняться тем, чем мы должны были заняться ещё в нашу первую встречу, — заканчиваю я строгим, уверенным тоном, всё так же прижимая к себе необычайно притихшую кошку. Она молчит. Не двигается. Только смотрит на меня пронзительно, неотрывно, будоража горячим дыханием мне кожу лица и вспарывая грудь своим сапфировым взором, в котором ежесекундно смешивается столько переливов печали и боли, что я начинаю опасаться повторного душевного взрыва прямо в этот же момент. Но, к счастью или к сожалению, этого не происходит. Ещё немного помолчав, Лина просто смыкает веки с пушистыми ресницами на несколько мучительно долгих секунд, а когда раскрывает их вновь, кроме кипящей злости, которую она усердно пытается скрыть под слоем смиренности, я больше ничего не нахожу в её синих озёрах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хорошо, Адам. Ты, как всегда, прав, — тихо вздыхает, закусывая губу. — Раз ты всё равно от меня не отстанешь, пока не попользуешься до отвала, мне стоит забить на свои идиотские принципы и сконцентрировать внимание на нашем с мамой будущем, которое подарит нам эта лёгкая и приятная работа на тебя, поэтому обещаю, что изо всех сил буду стараться быть покладистой и преисполненной искренним желанием трахаться с тобой, как и все твои предыдущие шлюхи. Конечно, не гарантирую, что у меня получится избавиться от всех своих глупых женских заморочек в первые же дни наших рабочих отношений, но я сделаю всё возможное, чтобы это случилось как можно скорее. Как-никак теперь ты мой босс на ближайшие несколько месяцев, и мне совсем не хочется доставлять тебе ещё больших неудобств, чем я уже доставила, — проговаривает она сдавленно, глухо, то и дело борясь со своей внутренней моралисткой-гордячкой, но на сей раз чувствуется, что Лина не просто говорит мне то, что я хочу услышать, а как будто саму себя убеждает в каждом сказанном слове. — У меня только будет к тебе одна убедительная просьба… а если точнее, пожелание по поводу одного условия в контракте, — добавляет она, нервно сглотнув, вынуждая меня подозрительно прищуриться.

— Слушаю.

— Я хотела бы попросить, чтобы ты никоим образом не выделял меня из огромной кучи своих девушек по найму и назначил мне срок работы такой же, какой был у всех остальных… эм… если я правильно запомнила: три месяца? Я могу рассчитывать на этот пункт?

— Исключено, — отрезаю я, неслабо раздражаясь.

— Но, Адам…

— Нет, Лина, — резко зарываюсь ладонью в светлые волосы, надавливаю на затылок, оставляя между нашими лицами не больше сантиметра. — Три месяца — это ничто после столь продолжительной возни с тобой.

— Четыре? — надежда сквозит в её вопросе.

— Мало.

— Пять? — а теперь тревога.

— Мало.

— Полгода? — нарастающая паника.

— Год. Не меньше.

— Год?! — ужас всецело поглощает девичий голос. — Ты хоть представляешь, что со мной будет через год?!

— Представляю, — касаюсь губами её румяной щеки, добираясь до родинки, которую хочется скушать. — Через год ты будешь богата, всё так же молода и красива, и свободна от моего плена. Все двери будут перед тобой открыты. И ты сможешь делать всё, что захочешь, — моё предсказание отдаётся горечью на языке, а сердце в протесте колотит по рёбрам, но это неважно. Через год такой реакции не будет. Я тоже буду свободен. От неё.

— Нет, ты не понимаешь, Адам! — взволнованно восклицает Лина, её дыхание становится рваным и частым. Она в самом деле напугана не на шутку. — Ты не имеешь представления, что… что мне пришлось пережить после… после той ночи… когда… мы… когда я ушла. Твоя сила… она что-то сделала со мной… она… она всё…

— Сожгла, — завершаю её предложение, и Лина недоумённо хмурится.

— Так ты знаешь?

— Знаю.

— Все девушки это переживали?

— Да.

— И?

— Что «и»?

— Они пережили?

Я усмехаюсь: её чрезмерное волнение меня веселит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лин, ты так спрашиваешь, будто «очарование» им все внутренности вырезало, а не всего лишь временно отрубило эмоции.

— Всего лишь? — недоумение Лины неумолимо возрастает. — Всего лишь?! Ну, конечно, для тебя это «всего лишь», — фыркает она. — Тебе неизвестно, каково это, сначала несколько часов гореть, а потом ходить неделю как живая мертвечина, параллельно ещё галлюцинируя и мучаясь в кошмарах.

— Почему же? Очень даже известно. Я так почти три недели проходил.