У Вечного огня - Алла Герцева

 — Отдыхай, а я посижу возле тебя. — Люба не чувствовала усталости. Она наблюдала за сыном, не отводя глаз. Может быть, мне все приснилось в страшном сне?  Вздыхает женщина. Закрою глаза, потом открою, и все будет как прежде. Наша квартира,  стол на кухне, накрытый к воскресному обеду. Как оказывается надо мало для счастья. Все вместе!

                                                                     * * *                                                                                                      

 Свет тусклой лампочки, отбрасывает темные клочья теней на стену. Люба выпрямила спину, потерла под коленкой, онемевшую ногу. Она уже два часа сидит на кровати, возле заснувшего сына.  У нее все еще стоит перед глазами, несчастный Мишка, жадно уничтожающий, привезенные, ею, съестные припасы.  А она только котлету прожевала. Все на него глядела. Люба поправила одеяло. Тепло в комнате, и то хорошо! Прислушалась к дыханию матери, на кровати у стены напротив. Женщина осторожно встала, чтобы не качать сетку. Подошла к столу, заставленному  немытыми казенными тарелками.  Налила из чайника в кружку теплого чаю, отпила несколько глотков. Села на старенький стул. Смогу ли еще раз приехать!  Потерла ладонью грудь. Дожить бы до весны! Последний раз ощутить аромат цветущих деревьев, вдохнуть свежий воздух после весеннего дождя. Силы  на исходе. После этого свидания  нескоро приду в себя. Мишка отсидит срок. Наташка его дождется. Вместе, как-нибудь, проживут. Старухе тяжело без меня будет! Тоже не жилец.  Люба оглядела комнату. Какое убожество! Конечно, не станут для них хоромы строить! Преступники! Так ведь, правда! Мишка клянется, не убивал! Но ведь бил товарища железным прутом. Откуда столько злости в  маленьких сердцах.  Живут на всем готовом! Одеты, обуты! Нет средств на дорогие кроссовки, куртки из бутиков, как у детей богачей. Нам за ними не угнаться! Подрастут,  сами заработают. Все дороги открыты. Демократия! Только мне не понятно! В чем эта хваленая демократия! Если у одних все, а у других нечего. Раньше, жили, что называется, как все. Никто не выделялся. Чувствовали себя счастливыми, уверенными в завтрашнем дне! Сто рублей зарплаты, но выдадут в срок. И хватало! Никто не голодал! Бомжей не было.  А теперь, что получили!? В чем проявляется демократия!?  На деликатесы денег не хватает!  Не нравится, стой на морозе с плакатом! Теперь разрешено! Только обедом  никто не накормит! Она подошла к кровати. Не раздеваясь, легла, поджала ноги, потянула старенькое, байковое одеяло. Легкий озноб пробежал по спине. Не простудиться бы в дороге. А то слягу надолго. Кто кормить семью будет. Закрыла глаза. Серый туман поплыл перед нею. Тучи, перед дождем, Подумала женщина. Разве зимой бывает дождь?  Весна придет, пойдет дождь, и ты уйдешь! Прошептал над ее ухом тихий голос. Я знаю! Подумала Люба, проваливаясь в тяжелый сон.

 — Подъем!  — прозвучал голос.

 Люба открыла глаза. Где я? Ах, да, в тюрьме!  Свесила ноги с кровати, надела сапоги.

 Мишка поднял голову, провел ладонями поверх одеяла.

 — Мама!

 — Я здесь, сынок! — Люба подошла, нагнулась, взяла в ладони  лицо сына.

 — Прощайтесь! Свидание закончено! — объявила женщина, стоящая в дверях.

 Мишка вскочил, натянул куртку. Надел ботинки.

 — Мишенька! —  губы матери дрогнули. — Крепись, сынок!  —  обняла,  прижала к груди.

 Мишка  прижался губами к щеке матери. Ощутил соленый вкус  слез. — Прости, мама! —  оторвал ее руки, обхватившие  шею. Шагнул к бабуле.

 — Терпи, сыночек! — старушка  перекрестила внука,  поцеловала в лоб.

 Мишка обнял старушку, прошептал  на ухо. — Мать береги!  — резко выпрямился, пошел к двери.  Не оглядываясь,  чувствует на себе взгляд дорогих ему женщин. Меряя шагами коридор,  пытается отогнать тяжелые предчувствия. Простились, будто в последний раз! Перед его глазами все еще стоит лицо матери, с заплаканными, красными глазами.

* * *

 Мелкие снежинки медленно кружат в воздухе. Люба потянула на лоб платок, постучала ногами, обутыми в сапоги, друг о друга. Торопились на автобус, даже чаю не попили. Повернулась к матери.

 — Озябла?

 — Ничего, потерплю!

 Я в термос налила кипятку! Попьешь!

 — Потом!

 Любаша обвела взглядом столпившихся людей. Все из колонии возвращаются.  Сколько их бедолаг!? Нарожали деточек!  Надеялись,  на счастье, а они, горе в семью принесли. Она стряхнула с плеч налипший снег, поежилась под старым пальто.

 На платформу вырулил автобус.

 — Спокойно! Не толкайтесь! —  спрыгнул на снег водитель. — Багажник никому не нужен!? Домой налегке! — подмигнул  напарнику, наблюдающему, как женщины залезают в машину.

 — И почему  одни бабы на свиданку ездят! — сплюнул он. — Где папаши! Выходит, сидят дети из неблагополучных семей!

 — Ты рот закрой! — повернула к нему, злое лицо одна из женщин. —  Вы  горазды дитя сделать, а воспитывать, вас нет! Только гульба,  пьянка, рыбалка,  на уме. Отцы, называются. Все на плечи баб взвалили!

 Люба села у окна, задвинула под сиденье пустую сумку.

 — Слава, Богу! Уселись! —  погладила старушку по руке. — Теперь, домой!

 Заурчал мотор. Автобус  плавно  вырулил со стоянки. Проехал вдоль залепленных грязью и снегом,  киосков, покатил по улице.

 — Вот ведь, тоже, небольшой городок! —  потерла варежкой стекло, Люба. — Люди везде живут! А я  уже  вряд ли смогу сюда  приехать!  Не доживу!

 — Да, что ты говоришь! — махнула на нее рукой,  Варвара Михайловна. — Когда  положено еще свидание? Вместе приедем! Зима закончится, теплее станет. Весной полегче, дорога!

 — Меня не будет! Живу из последних сил. Не знаю, дождусь внука или внучку?

 — Дождемся, Бог, даст! — прошептала старушка.

Часть 4.

 Глава 46.

 Качается кровать, качается потолок, стены. Кружится голова. Душно! Тяжело дышать! Сдавило грудь! Встать! Нет сил! Пальцы сдавили горло! В глазах темно. «Думаешь, отсидеться!? Надеешься, адвокат тебя вытащит? Не получится! Сейчас удушу и выброшу в окно!  Мне терять нечего! Падла! Куда деньги спрятал?»

 — Прекратите! — постучали в дверь.                                                           

 Вадим  тяжело закашлял, открыл глаза, обвел взглядом спальню. Приснилось! Вытер ладонью вспотевший лоб.  В поезде, когда в лагерь ехали, Никита его душил. Хорошо, конвойный в дверь постучал. Мужчина сел на постели. Сколько лет прошло? Живой Никита, или помер в лагере? Ему двадцать лет дали! Потом добавили за убийство в зоне. С Никитой тогда по-крупному залетели. Кассу сняли! Повезло! Кто еще был? Жорка однорукий. Вовремя я деньжата  спрятал! Никита подумал на Жорку, убил его в КПЗ. А до меня руки у него оказались короткими.  Адвокату удалось, поселить нас в разных камерах, а после и вовсе с меня  снять обвинение. Только год  пробыл в колонии. Вышел, открыл свое дело.  Давность времени! Кто теперь опознает в нем бывшего воришку. Что там было делить? Вадим  взял с тумбочки сигареты, жадно затянулся. Тамара всегда ругала, когда курю в комнате. В своей спальне, могу делать все, что хочу.  Он прошел по комнате. Сколько лет с Тамарой спят  раздельно. Как в Америке! Давно стали чужими. Не стало Володьки, и все рухнуло.

 Прохладный душ немного взбодрил. Вытерся насухо полотенцем, наклонился к зеркалу. С грустью оглядел лицо, провел ладонью по щеке. Мешки под глазами, щеки обвисли.  Надо  сходить в больницу, к жене.   Но сначала в ресторан.  Валентина за троих успевала. А теперь, даже Гришка обленился. Перед его глазами предстало окровавленное лицо Вероники. Связалась с молокососом, и какова развязка! Словно дьявол смеется надо мной!

 В столовой, за большим столом, Вадим Евгеньевич почувствовал себя одиноким. В глазах защипало. Ему представились светлые утренние часы, когда воскресными днями, они втроем сидели за завтраком. Маленький Володька в детском кресле, наворачивал, свою любимую, манную кашу.  Они с Томкой любовались сыном. Потом Володька вырос. А Тамара стала раздражать.  Как держит чашку, как пьет кофе маленькими глотками.  Сколько лет прожил в этом небольшом городке? Здесь  обрел покой. Здесь прошли самые счастливые дни.

 Он машинально съел яичницу, выпил кофе. 

 — Настя! Никого не пускай в дом! Я поздно! К Тамаре заеду! — громко хлопнул дверью, вышел на веранду, застегнул замок на  куртке. Возле решетки забора увидел машину, с распахнутыми дверцами, и двоих незнакомых мужчин. 

 Спустился по ступенькам, медленно прошел по дорожке, толкнул решетчатую калитку.

 Один из мужчин   раскрыл удостоверение.

 — Прокуратура! Вадим Евгеньевич Сытин!? Прошу пройти с нами!

 — В чем дело! — Вадим, покрутил головой, стараясь не терять достоинства. Хотя внутри у него предательски все дрогнуло, к горлу подкатил комок.  Докопались!