Таганай - Николай Феофанов

– Что означает, почти нет? – резко уточнил Латышев.

– Дело в том, товарищ полковник, что при первом нападении, самом первом, были найдены два трупа. Один – турист Вартанян, был убит животным, второй же – Коробов, как считалось, умер от разрыва сердца в момент нападения и следов ранений не имел. Так вот. Выяснилось, что на самом деле, Коробов был в некой странной, нового вида, коме, потому врачи и приняли его за скончавшегося. Месяц назад он вышел из комы и сейчас наблюдается в психиатрической клинике Свердловска. Мы с капитаном вчера направили запрос на его перевод в местную клинику, поближе к нам. – Последнее было ложью, ничего они пока не запрашивали, но иначе их запишут в бездельники.

На лице Латышева не читалось ничего, он похоже слабо представлял значимость данной информации. Чернов же выслушал окончание доклада с явным интересом и пару раз обменялся за головой Латышева многозначительными взглядами с Листровским.

– Это все, чем вы можете похвастать? – со вновь зарождающимся гневом осведомился Латышев и уставился на Листровского. – Вы уверены, что это именно ваши звери здесь охотятся на людей?

– Уверен, – ровным тоном сказал капитан. – Это они, причем один из них, кажется, мутировал далее, что по условиям эксперимента было вполне вероятным. Поэтому характер ранений и строение челюстей у них несколько отличаются.

– Прекрасно, – подытожил Латышев. – Теперь слушаем сюда! Я уже отдал приказ, чтобы без специального разрешения никто из жителей города в горы не уходил. Территория долины для посещений закрыта. Правда, ясное дело, что все равно народ будет туда мотаться, но уж, по крайней мере, работники закрытых объектов не сунутся. Ваша же задача – любыми доступными методами изловить обоих зверей и нейтрализовать. И меня мало интересует, как именно вы это сделаете.

Латышев, кажется, еще что-то хотел добавить, а потому нервно поерзал в кресле.

– Артем Алексеевич, – обратился он к Чернову. – Огласи товарищам информацию по Барнаулу. Они ведь не в курсе?

Шакулин с Листровским с любопытством уставились на своего прямого начальника. Чернов же аккуратно взял из рук Латышева два листа бумаги, что тот вытащил из папки вначале разговора.

– На прошлой неделе, – Чернов постучал пальцем в часть листа бумаги, где видимо была обозначена дата, оперативниками Барнаульского управления был таки найден старший научный сотрудник Баладищев Е.Н., который и производил введение дозы транквилизаторов объектам «Иван» и «Зина» перед их транспортировкой, – последние несколько слов Чернов зачитал из листа бумаги. – Короче, этот Баладищев Е.Н. неправильно рассчитал дозу, в виду того, что в предыдущий перед отправкой день хорошенько разругался со своей женой, и та, собрав вещички, отправилась к матери, заявив, что подает на развод. – Теперь Чернов пересказывал от себя. – И вправду, соседи Баладищева Е.Н. утверждают, что в тот вечер крик стоял на весь дом. После ссоры Баладищев, находясь в неадекватном состоянии, с горя налакался по полной программе. Когда на следующее утро груз уже был отправлен, по словам научного сотрудника товарища Баладищева Е.Н., его что-то подсознательно беспокоило. Дома пересчитал объем поставленной дозы транквилизаторов, и, оказалось, ошибся, влил почти в два раза меньше положенного. Осознав просчет и возможные последствия, не сообразил сообщить своему начальству, а все также находясь в шоковом состоянии, по его словам, от бурных перипетий последних дней, быстро собрался и ушел из дому. В общем, несколько месяцев скрывался в горах, Алтай все-таки, три года занимал бесхозную избушку в одном из небольших горных селений, жил натуральным хозяйством. Там его и накрыли. Судя по всему, не врет. Полиграф тоже показал правдивость его слов. Таким образом, преднамеренность раннего пробуждения Ивана и Зины в вагоне спецпоезда не подтверждается.

– Вам теперь меньше работы, – заметил Латышев. – Хвосты диверсии искать не нужно, так как диверсия места не имела.

Листровский, что-то просчитывая, смотрел в окно. Шакулину было сложнее, он сидел прямо напротив полковников и под их взглядами не мог себе позволить даже начать рисовать свои сложные геометрические фигуры.

Латышев встал с кресла, за ним последовал Чернов.

– Итак, завтра отчет мне на стол, – распорядился Латышев. – И живее работайте, товарищи, – он сделал в воздухе несколько характерных круговых движений руками. – Живее, две недели на то, чтобы поймать и обезвредить.

– Есть, – ровно ответил Листровский.

Ответ был неожиданным для Латышева, который похоже привык, что Листровский не слишком сильно прогибается перед начальством, а потому оценивающе посмотрел на капитана, пытаясь определить, что значит это нехарактерное для Листровского «есть» – следование уставу или какая-то поддевка.

– Работайте, – грозно добавил Латышев, и они с Черновым вышли из кабинета.

Дверь за ними закрылась. Шакулин в задумчивости скреб пальцем по поверхности стола. Листровский глубоко, но сдержанно выдохнул, и подошел к окну.

– Получается, Евгений Палыч, – заговорил Шакулин, – что дело выходит весьма однозначное. Никаких диверсий. Вы зря искали человеческий след в этом зверином деле.

Листровский, ничего не отвечая, продолжал смотреть в окно. Через открытую форточку в кабинет доносились звуки с улицы и чириканье воробьев, в обилии восседавших на деревьях вокруг здания.

– Вообще странно, – решил продолжить лейтенант. – Работник секретной лаборатории первого уровня перед днем, когда ему предстоит провести важную процедуру, устраивает скандал с женой… Безответственно.

– Да, глупо все как-то, – Листровский уже успел взять со стола сигарету и закурить. По капитану было видно, что он несколько разочарован таким поворотом.

Шакулину казалось, что именно человеческий след завлекал капитана в их деле много больше, чем сами объекты. Поэтому сейчас не было ничего удивительного в поведении Листровского. Капитану виделось, что зверей специально «разбудили» пораньше. Теперь же его задача, по сути, сводилась к банальному «поймай». Никаких запутанных схем или невидимых на первый взгляд связей. Детективность дела для Листровского исчезала, а, похоже, именно это было главным двигателем в его работе.

– Как же он там жил три года? – задал вопрос Шакулин, по-видимому, подразумевая недотепу научного сотрудника из Барнаула, неправильно рассчитавшего дозу. – Ведь где-то же прятался, в горах, один.

– Он затем поселился в неком горном поселке, – поправил капитан.

– Но до этого же почти полгода где-то скрывался.

Листровский, наконец, развернулся от окна.

– Смотри, лейтенант, ты не рассчитай неправильно дозу, чтобы потом в горах не скрываться. А лучше – не ругайся с женой. – Листровский сдобрил фразу улыбкой, чтобы сказанное не прочиталось Шакулиным как некая завуалированная угроза-предупреждение.

Однако Шакулин именно за предупреждение ее и принял, хотя в ответ на улыбку Листровского, которую сегодня окрестили улыбкой Моны Лизы, он ответил своей, такой же натянутой.

– Ну, и что мы теперь? – Шакулин вопросительно воззрился на своего коллегу.

– У нас есть две недели, чтобы найти этих зверюг.