Грехи ассасина - Роберт Ферриньо

Сара подошла к одному из столов с непроводящей поверхностью, выстроенных вдоль стены.

— Это его рабочее место?

— Да. А как ты…

Она указала вниз.

— Здесь сильнее всего вытерт пол.

Сара опустилась на высокий стул и сунула руки в перчатки дистанционного управления манипулятором. С его помощью хороший специалист мог завязать ресницу в беседочный узел с двумя петлями. Иглтону постоянно приходилось работать с самыми миниатюрными предметами. Она вытерла ладони о джинсы.

— Стул был отрегулирован на эту высоту?

— Да.

Она покрутилась на сиденье. Рыжебородой всегда говорил: если хочешь понять, о чем думал человек, определи, что видно с его любимого места. Стена пестрела от фотографий красивых сексуальных девушек, красивых сексуальных юношей, шикарной японской электроники, итальянских спортивных машин. Среди них Сара заметила памятную открытку в честь русского космонавта, погибшего в прошлом году от удара крошечной частички мусора во время выхода в открытый космос, и еще одну — с фотографией южноафриканского пляжа для занятий серфингом.

— Он не выезжал в Южную Африку?

— Нет, по информации Государственного департамента и Службы пограничного контроля. Бармен из «Китчи ку» сказал, что это была его мечта. Иглтон постоянно рассказывал, как эмигрирует, будет заниматься серфингом и питаться кокосами.

— В Южной Африке не растут кокосы.

— Серфингом он тоже никогда не занимался. Поэтому и мечтал.

Она по очереди сняла фотографии и открытки, но на оборотах ничего не обнаружила. Рассмотрела под углом. Ни выпуклостей, ни микроточек. Все ровно. Сара аккуратно вернула их на прежнее место. Осталась последняя картинка, голографический дисплей пять на семь дюймов, висевший в правой верхней четверти стены. Ключевое место, по словам Рыжебородого. Точка, куда человек направляет взгляд, отдаваясь приятным размышлениям. Большинство мужчин расположили бы там фотографию жены или возлюбленной, детей, знаменитого спортсмена. Иглтон повесил изображение самого себя с пенисом, глубоко засунутым в рот молодой женщины. Он стоял, выгнув спину, и смотрел в объектив плотоядным взглядом.

Коларузо закашлялся.

— Да, вот эта — настоящее произведение искусства.

Очень дорогая голограмма, с поразительно четким изображением. Безупречным. Сара сняла ее со стены, коснулась кнопок управления. Эффект кругового обзора, каждый дюйм с высоким разрешением. Она присмотрелась. Четкость позволяла увидеть отражение в глазах молодой женщины. Сара увеличила его.

— Эту штуку проверяли эксперты, — заметил Коларузо. — И неэксперты тоже. Всем ведь хотелось посмотреть.

Зрачок заполнил экран. Он отражал небольшую, тускло освещенную комнату и звездное небо в окне.

Коларузо взглянул ей через плечо.

— А вот этого я не видел.

Сара переместила изображение. Увеличила еще больше, пытаясь рассмотреть ночной пейзаж за окном, но увидела лишь огни. Линию желтых огней. Автострада или взлетно-посадочная полоса. Она вернула все в прежний размер. Коларузо неловко переминался с ноги на ногу. Сара решила пока забыть о полной самодовольства физиономии Иглтона, сосредоточившись на лице женщины со слегка выпиравшей от пениса щекой. Она коснулась иконки, приводя голограмму в движение. Владелец магазина медленно задвигал тазом, держа женщину за голову обеими руками.

— Ты как хочешь, а я на это уже насмотрелся, — тяжело выдохнул Коларузо.

Сара не отрывалась от изображения.

— Я встречалась с ним. Один раз. Я тебе рассказывала?

— С Иглтоном? — удивленно переспросил детектив. — Нет, не рассказывала.

— Мне было семнадцать или восемнадцать. Зона завораживала и притягивала, мне запрещалось даже близко подходить к ней. — На экране Иглтон продолжал дергать тощими бедрами, поросшими редкими черными волосами. — Я зашла в этот магазин, чтобы купить спутниковый дешифратор. У него были самые лучшие устройства, так говорили мои подруги. В лавке никого, кроме меня, не было. Он, естественно, не знал, кто я такая. Я помню… он тогда принялся объяснять мне, как настраивать прибор. Иглтон стоял прямо за моей спиной, и вдруг я почувствовала, что он трется о меня голым членом. Я ударила его. Ударила так сильно, что отбила руку, и выбежала на улицу. Помню, я еще обернулась, а он смотрел на меня, словно ничего не произошло, улыбался и гладил член.

— Ты никому не сказала об этом?

Сара покачала головой, выключив голограмму.

— Не хочу тебя обидеть, но, думаю, ты легко отделалась. Полицейские из Зоны говорили мне, что редко встречали подобных извращенцев.

— Он стремился опередить всех хотя бы на шаг. — Сара раскачивалась на стуле. — В этом заключалась суть его извращенности. Он и тогда основное удовольствие получил от того, что ему удалось меня обмануть. Иглтон заставил меня поверить, будто он собирался помочь мне.

— Наклонности Иглтона не помешали «черным халатам» пользоваться его услугами, — хмыкнул Коларузо. — Блюстители общественной нравственности.

— Ты сделал фотографии этой стены?

— Да, они на плате памяти.

— Голограмму я возьму с собой.

— Это такая шутка?

— Нет. — Сара положила руки на стол. — Где компьютер? Здесь должен быть компьютер.

Коларузо поморщился.

— Иглтон установил в него магниевые ловушки. Как только наши специалисты попытались скачать информацию, компьютер взорвался. Полицейская лаборатория едва не сгорела.

Старейший, махнув рукой, отпустил слугу и подошел к окну смотровой палубы «Звезды морей». Вид надвигающегося шторма радовал его куда больше, нежели розовощекий послушник, пятящийся к двери с опущенной головой. Юнец пытался произвести на него впечатление почтительностью и воспитанностью. Старейший не доверял почтительности со стороны молодых, и ему до смерти надоела воспитанность. В такие моменты он скучал по Дарвину. Ассасин источал запах смерти, упивался собственной кровожадностью, но он был мужчиной. Никаких оправданий. Никаких сожалений. Никакого страха. Презрительное отношение ко всем без исключения, независимо от должности и положения. Дарвин демонстрировал свое высокомерие как знак чести, как показатель отрицания и добра и зла. Никакого бога, никакого дьявола. Только он и смерть, насколько мог охватить взор.

Дарвин погиб, и Старейший ощущал утрату, словно ноющую фантомную боль. Мир стал другим без ассасина. Лишился остроты и пикантности. Только он позволял себе смеяться над Старейшим. Только Дарвин мог вызвать у Старейшего улыбку. Хотя нет, не только он. Еще Ракким. Старейший предложил фидаину весь мир, а тот со смехом отверг его, спросив, зачем ему мир, если за него нужно отдать душу. Тогда Старейший решил сохранить фидаину жизнь, дать время подумать. Столько лет он прожил на земле, и только эти двое смогли произвести на него столь глубокое впечатление. Дарвин погиб, а Ракким пропал. Впрочем, возможно, не бесследно.

Усиленное наблюдение, организованное по его приказу в Сиэтле, принесло свои плоды. Пять дней назад на ярмарке в день святого Себастьяна обнаружили Сару. Распутница одевалась как модерн и общалась с католиками. Явно замышляла какую-нибудь очередную пакость. На ярмарку она пришла в полупрозрачном платке, но возникла стычка с работающим на Старейшего «черным халатом», и ее лицо на мгновение открылось. Счастливый дар, несомненно. Блуднице, ребенку и какой-то пожилой женщине удалось оторваться от хвоста, скрывшись среди заброшенных домов в промышленной части города, но верные ему люди продолжали поиски.

Темные тучи надвигались на «Звезду морей». Черный грозовой фронт над Тихим океаном словно подталкивал его все ближе к берегам Северной Америки. Земля обетованная. У него почти получилось. Блудница, несомненно, привела бы его агентов к Раккиму, или ее бы схватили, и фидаин, чтобы спасти свою женщину, сам пришел бы к нему. Но она каким-то образом скрылась вместе с маленьким ребенком на руках. Ребенок. Хорошие новости. С ним Сара не могла уйти далеко от дома. Удача и неудача. Словно Аллах еще не решил, заслуживает ли он благосклонности в Столь критический час.

Старейший чуть согнул ноги в коленях. Огромный шикарный лайнер мог выдержать любую волну, однако избавиться от старых привычек труднее всего. Когда-то он на дырявой посудине попал в шторм рядом с Джибути. Порыв ветра в одно мгновение разорвал парус в клочья.

А Ракким куда-то исчез. Прятался фидаин или выполнял какое-то задание — Старейший понятия не имел. Даже его самые доверенные шпионы, завербованные двадцать лет назад, занимавшие высокие посты и имевшие доступ к самым охраняемым секретам, ничего не знали о Раккиме. Как и сам их повелитель. Это угнетало. Нет, хуже, из-за переживаний у него начинали болеть суставы, как будто от плохого и беспокойного, точно у женщины, сна. Однажды Ракким и Сара нарушили его планы. Погубили результаты десятилетних усилий. Тогда Старейший действовал осторожно. Постепенно расставлял фигуры, не сомневаясь в неизбежности собственного восхождения. Создав всемирный халифат под зеленым знаменем ислама, он мог бы считать возложенную на него миссию исполненной. Однако из-за этой парочки в последние два года будущему владыке приходилось действовать поспешно, идти на риск. Ему уже становилось ясно: времени может не хватить.