Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

В отличие от других религиозных коллегий, в случае с арвальскими братьями сохранились обширные фрагменты записей об их культовой деятельности. Изначально созданные скорее для внутреннего пользования, со времен Августа, для которого подобная документация служила публичным доказательством его собственной религиозности, фрагменты отчетов красовались на мраморных табличках в святилище Деа Диа, примерно в шести километрах к западу от Рима[917]. Acta подробно описывают то, что братство организовывало и проводило по решению сената в религиозной сфере – например, жертвоприношения в честь дня рождения императора. Когда в середине XIX века были подняты мраморные плиты, это произвело сенсацию. В результате историки получили в свое распоряжение неполную, но тем не менее довольно обширную документацию мероприятий в публично-сакральной сфере императорского Рима.

Согласно этим документам, в случае с Нероном не может быть и речи об императоре, который, как говорит Светоний, не заботился о культах богов. Ни характер, ни частота религиозных актов, совершаемых при Нероне, не отличались от действий его предшественников или преемников[918]. Семь великих жертвоприношений с участием арвальских братьев на Капитолии в 58 году и девять в 59-м[919] выглядят вовсе не как пренебрежение религиозными обязанностями – это, скорее, образцы pietas в лучших традициях Августа.

При совершении жертвоприношений почитались гений Нерона – его личное божество-покровитель, присущее ему, как и любому другому человеку, – и обожествленные члены императорской семьи. Это не считалось чем-то особенным, и на то была причина. В общественном восприятии благополучие императора и государства давно уже слились воедино: жертвы ради императора были жертвами ради res publica. Регулярное принесение vota, обетов божествам, также обеспечивало императору своего рода базовую гарантию божественной защиты[920]. Особую роль здесь играли весталки. И наконец, протоколы арвальских братьев показывают, во-первых, что Нерон принципиально не включал своего гения в каждый церемониал жертвоприношения, а во-вторых, что иерархия богов сохранялась. При жертвоприношении в первую очередь учитывались великие божества: Юпитер, Юнона и Минерва. Затем следовали персонификации, важные для благополучия города, такие как Salus Publica (общественное благо) или Felicitas (счастье). Только в конце церемонии гений Нерона получал свою долю[921]. Все это соответствовало традиции.

Если оставить в стороне мнимое надругательство над весталкой Рубрией, наблюдателям того времени не о чем было беспокоиться, даже глядя на культ весталок. Нерон, по-видимому, пополнил кворум молодой Корнелией без каких-либо достойных упоминания перерывов после смерти жрицы Лелии в 62 году. Как было принято и требовалось богами, при Нероне шесть весталок несли службу у Священного огня на Римском форуме. На чем бы ни основывались резкие суждения Светония о святотатстве Нерона, они не находят подтверждения в других источниках.

Целое море культов

Расширение империи на определенном этапе привело к появлению в Риме различных религиозных культов и суеверий. В частности, они обильно стекались туда с Востока. Будь то культ Исиды, культ Великой Матери богов Кибелы, христианство, иудаизм или сирийские боги-рыбы, выбор был просто неисчерпаем и ощутим на каждом углу[922]. Каждый человек в Риме во что-то верил. Как правило, сразу в несколько вещей одновременно, а в противном случае это считалось подозрительным.

Приток религиозных течений из восточных провинций изменил городской пейзаж[923]. Храмовые постройки ознаменовали приход новых богов, публичные шествия и парады привлекли внимание – и, что немаловажно, оказали определенный рекламный эффект. Культы также финансировались за счет пожертвований их приверженцев. В большинстве случаев какая-то часть богослужения происходила тайно: в святилищах божества проводились посвящения и мистерии, которые гарантировали, что только посвященным будет позволено созерцать сокровенное. Поставщики религиозных услуг, работавшие без инфраструктуры, просили людей приходить в тайные места, но в случае необходимости совершали визиты на дом[924].

Римское государство терпело религиозную вседозволенность, проявляя замечательную способность к интеграции. Но при этом не теряло бдительности. Вмешательство, запреты и при необходимости жестокие репрессии происходили тогда, когда возникала угроза общественному порядку и традиционным ценностям – или когда казалось, что государственная религия в опасности из-за деятельности адептов чужеземных культов. Императоры, которым было не до шуток, несли за это ответственность, поскольку тем самым выполняли свои обязательства pontifex maximus. В 19 году Тиберий расправился с 4000 последователями иудаизма и египетских культов в Риме: наиболее фанатичные из них были депортированы на Сардинию для борьбы с местными бандами разбойников, остальные были вынуждены отречься от неправильной веры или покинуть Италию[925]. В том же году (какое совпадение!) Тиберию представилась возможность продемонстрировать свою pietas и пополнить коллегию весталок молодой Домицией после того, как жрица Окция скончалась после 57 лет служения Весте[926]. Веста вместо Исиды – вот это правильно[927].

Многие из новых культов были отвергнуты элитами и отмечены клеймом superstitio[928]. Это выражение означало все, что было связано с суевериями, фанатизмом и, как правило, чрезмерным и неуместным религиозным погружением в веру в какое-нибудь божество. Сенека излагает свой взгляд на это так: религия поклоняется богам, суеверие вредит им[929]. Посредниками этого, с традиционной точки зрения, глубоко ложного религиозного учения и практик были самопровозглашенные религиозные эксперты, маги, прорицатели, воскрешатели мертвых и нищенствующие жрецы, которыми кишел Рим. Своих суеверных клиентов они встречали на узких улочках Авентина, на рыночных площадях и ступенях храмов – не в последнюю очередь на самой священной горе Рима, Капитолии, где, по словам Сенеки, толпы сумасшедших окружали Юпитера и его божественных спутниц Юнону и Минерву. Некоторые делали вид, будто распускают и расчесывают богиням волосы и преподносят им зеркало, пишет стоик. Немощный старик, бывший актер, изо дня в день появлялся в храме, чтобы дать бездарный спектакль несчастным богам. А потом на мраморном полу постоянно сидели женщины, которые искренне верили, что Юпитер их любит, – прямо на глазах у Юноны, чьей ревности, согласно мифам и литературе, едва ли когда-либо избегала любая соперница[930].

Магия была широко известна как эффективная, то есть полезная (или вредная) практика. Нет никого, пишет Плиний Старший, кто не боялся бы стать жертвой проклятия путем страшных молитв[931]. Будь то лечение импотенции, давнее желание иметь детей или ожидаемый крах соперника (или соперницы), что достигалось с помощью таблички с проклятиями, расплавленной в огне или заброшенной под подушку – было бесчисленное множество причин просить помощи у высших сил. Даже в цирке, где перед гонкой стоило торжественно проклясть возничего команды соперника.

Nero magus[932]

Неизвестно, применял ли Нерон подобные приемы в гонках на колесницах, но, по распространенному мнению, он также с энтузиазмом прибегал к магии[933]. Предположительно, с помощью колдовства он стремился получить власть над богами. Очень серьезное обвинение. И по крайней мере в одном