Много снов назад (СИ) - "Paper Doll"

Он не смог вспомнить прогуливался ли когда-либо без особой спешки по городу за все годы, прожитые в нем. Чаще Дугласу приходилось наблюдать за ним из окон офисного кабинета или квартиры, хоть и на это времени хватало изредка. Наверное, последний раз он мог позволить себе размеренные прогулки, когда ещё встречался с Николь. После замужества они чаще либо выбирались в закрытые места, либо уезжали за город. Теперь у него было и время, и возможность пройтись, чем Дуглас не стал пренебрегать.

В Филадельфии было намного прохладней, но, Майкл был прав, снега было больше, чем обычно. Улицы словно были укрыты ровным белоснежным одеялом. Дети нарочно топтались по газонам, чтобы оставлять свои следы и слышать под ногами хруст, чего им не воспрещали делать взрослые. Слой снега достигал уровня щиколоток, что было не так уж значительно, когда в Филадельфии его было по колена, но этого было достаточно, чтобы дети носились повсюду с санками в отчаянных поисках холмов или любых других возвышений.

Проходя мимо открытого катка в центре города, Дуглас нашел внутри себя отклик желанию немного покататься, вспомнив давно минувшее детство. Одна мысль о том, чтобы надеть коньки была запредельно глупой, потому он просто сел на свободную скамью, чтобы наблюдать за другими без лишней суеты и беспокойства.

Его встревожил образ. Темные каштановые волосы, завязанные в низких хвост чёрной шелковой лентой, полы расстегнутого серого пальто развевались, когда руки были скованны в перчатках. Девушка прошмыгнула мимо, и Дуглас только и успел почувствовать укол. Начал выискивать её глазами, с искренним опасением того, что Рози последовала за ним по пятам и нашла. Дразнила, притворяясь призраком в толпе, только бы отомстить за разбитое сердце. Белый вязанный свитер и узкие синие джинсы — это определенно была не она.

Дуглас выдохнул с облегчением, поднялся с места, как тут же оторопел. Перед ним стояла Николь и смотрела в ответ с не меньшим исступлением. Его взгляд тут же упал на сложенные на огромном животе руки. Во рту за считанные секунды пересохло.

— Не знала, что ты вернулся в город, — сухо произнесла она, не двигаясь с места. Дуглас пытался найти в её глазах прежнюю ненависть, но те хранили в себе лишь усталость. Вид у неё был измученный, совершенно далек от счастливого предвкушения будущего материнства.

— Откуда тебе было об этом знать? — вторил Дуглас, когда Николь закатила глаза и села на место, которое он только что успел освободить. Продолжать разговор было не такой уж хорошей идеей, но всё же он сел рядом, не давая отчета своим действиям. — В любом случае я здесь ненадолго. Тебе не стоит беспокоиться об этом, после Рождества меня уже здесь не будет.

— Меня это не так уж сильно беспокоило, — безразлично заявила Николь, вытянув ноги вперед. Казалось, ей было некомфортно в собственном теле, к которому она прониклась большей ненавистью, чем к бывшему мужу. Впрочем у Дугласа по-прежнему было больше оснований держать на неё зло. — Я просто не ожидала тебя видеть. Вот и всё.

— А я не ожидал видеть у себя дома Карла, — укоризненно произнес Дуглас, когда Николь лишь недовольно промычала в ответ. Она ерзала на месте, будто никак не могла устроиться. И только когда вроде бы уселась, открыла сумочку и достала оттуда сигареты. — Не уверен, что тебе можно.

— Плевать, — Николь безразлично махнула рукой. Одну ладонь она положила обратно на живот, напоминавшей огромный надутый шар, а между пальцами другой сжимала сигарету.

Она не напоминала прежнюю себя, что было к лучшему для Дугласа, для которого сожаление по прошлому стало бы не отрадой, а очередным испытанием. Если он вернулся в Вашингтон за воспоминаниями, то исключительно приятными, ни одно из которых не было связано с Николь.

Ему нравилась та женщина, которой в один день он сделал предложение, с которой перевез вещи в общую квартиру и планировал завести детей. Рассудительная, уверенная в себе и вызывающе красивая. Николь умела держать себя на людях, поддерживать невозмутимое лицо при самых неблагоприятных ситуациях. Она была его идеалом, сохраняя во внешнем облике сдержанность по отношению к другим, но в то же время будучи необузданной, стоило им оставаться наедине. В ней была та самая женственность, что крепко привязала его к себе. В ней было всё, чего Дуглас не находил в других девушках и подобная исключительность сбивала с толку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он слишком к ней привык, чтобы задумываться, на чем на самом деле были построены их отношения. Была ли разница, любили они друг друга или нет, если им просто было хорошо вместе? Зачем было находить причины тому, что всех устраивало? После расставания это имело больше смысла.

Женщина, нанявшая адвоката, чтобы отнять у него всё, была отличительно другой. В её глазах было столько обличительно ранящего огня и необузданной жестокости, с которыми он не знал, как справиться. Дуглас полагал, что знал Николь, но такой, какой она была в те дни, ему ещё не приходилось её встречать, а потому управиться с нею он не мог. Решение сдаться было одновременно и проявлением слабости, и благородной учтивости.

Теперь же он наблюдал третью ипостась Николь, с которой прежде никогда не был знаком. Разочарованная, уставшая, опустошенная. Холодная безразличность отчасти удивляла, отчасти дарила успокоение. Николь не была счастлива, и Дуглас должен был сочувствовать этому, но ему было плевать, чего ему совсем не было жаль.

— Я говорила Карлу, что к тебе не стоит обращаться. Если бы после всего ты помог ему, я бы вовсе перестала тебя уважать, — она встряхнула пепел, постучав указательным пальцем по тонкой сигарете, сохранив за собой это привычное движение.

— Надо же, он признался, что это была твоя идея.

— Другого от него не стоило ожидать, — Николь хмыкнула, сделав очередную затяжку, чтобы затем заполнить расстояние между ними серой никотиновой дымкой. — Положение дел было отчаянным. У нас и сейчас не всё идеально. И всё же когда он умел быть послушным и рассудительным? — она посмотрела на Дугласа украдкой, прежде чем рассмеяться, будто это была шутка, которую могли понять лишь они двое. Дуглас понял, но вот смешнее от этого не было.

Смех сменился кашлем, и он выхватил между её пальцев зажатую сигарету и выбросил окурок. Между ними повисло неловкое молчание, тишину которого сокрушал лишь шум людей, которые их окружали. Они проходили мимо и не замечали двух разбитых людей, встретившихся случайно впервые после сокрушительно громкого расставания. Казалось, ещё совсем недавно они могли сидеть на том же месте, испытывая меньше неловкости друг перед другом, но времени прошло гораздо больше, чем оба успели заметить.

— Думал, ты давно потеряла ко мне уважение, — хмыкнул Дуглас, подняв глаза к её заметно округлившемуся лицу, потерявшему живой румяный цвет. Оно было бледно серым. Под глазами залегли темные круги, губы потеряли свой цвет.

Николь наклонила голову, чтобы посмотреть на него с тенью улыбки на лице. В её взгляде было что-то, что она давно уже знала, но о чем сам Дугласа не догадывался или не мог понять. Затем мотнула головой, отгоняя назойливую мысль, в таинство которой он хотел быть посвящен. Сделав глубокую затяжку, Николь отвернула голову и устремила пустой взгляд на катающихся людей. Дуглас же словил себя на мысли, что они никогда не катались на коньках вместе.

— Не уверена, любила ли я тебя когда-нибудь по-настоящему, но я всегда тебя уважала. Ошибочно предполагала, что этого будет достаточно, но, очевидно, что уважения всегда мало для строения крепких взаимоотношений. В один момент я почувствовала это особенно остро. И я разозлилась на тебя исключительно за собственную неспособность любить тебя. Так глупо, — она мотнула головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дуглас не хотел признаваться, что это было ответное чувство. Он полагал, что это было очевидно, ведь именно в этом его в последнее время обвиняла Николь, спустив всех собак. Теперь её признание не имело значения. Дуглас не испытывал ни облегчения, ни радости, будто это вовсе и не его касалось. Николь была другой, поэтому слова, произнесенные этой женщиной, едва ли принадлежали той, которая унизила его, лишив всего. Исповедь незнакомки, случайной попутчицы, которую у него больше не было ни надежды, ни желания встретить. Слова были не более, чем пустотой, рассекаемой воздух.