Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы - Мэри Роуч

SNE, – это скрещивание лабораторной мыши с генным драйвом с дикой мышью. Так ученые надеются создать породу, достаточно привлекательную для инвазивных грызунов, популяцию которых они хотят взять под контроль.

Что касается генно-модифицированных организмов, самую большую озабоченность вызывает ненулевая вероятность, что они выберутся за пределы территории – и популяции, – которую мы намерены контролировать. И что обитатели тех мест, куда они попадут, станут запросто с ними спариваться. Скажем, вы создали дикого борова с генным драйвом, который не способен производить на свет дочерей. И один из них спарится с домашней свиньей. Свиноводы будут недовольны. По этой, в частности, причине ученые планируют начинать с физически изолированных популяций – к примеру, инвазивных грызунов на далеком необитаемом острове. (Желательно на острове, к которому не причаливают корабли, поскольку мыши и крысы – те еще безбилетники.)

Существует способ избежать этого тревожного сценария. Тот же генетический дрейф, который способен помешать мышам с различных частей суши спариваться друг с другом, можно использовать в качестве меры безопасности. Генетикам нужно только отыскать генный штрихкод, уникальный для популяции конкретного острова или региона. «Чтобы CRISPR могла сесть на ДНК и разрезать его в участке, который присутствует только у конкретной популяции мышей, – говорит Тони. – Так что если какой-нибудь злоумышленник куда-нибудь перевезет этих мышей, – или они сами себя перевезут, пробравшись на корабль, – нам не придется переживать, как бы они не проникли в местную популяцию». Другая обнадеживающая новость пришла из Калифорнийского университета в Сан-Диего: проведенное там исследование позволяет предположить, что генный драйв можно остановить или даже повернуть вспять. В статье, опубликованной осенью 2020 года, были продемонстрированы два новых механизма контроля генного драйва, работающие у плодовых мушек.

Кэтрин Хорак трудится над чем-то совершенно иным и не вызывающим таких опасений, как генный драйв. Предмет ее исследования – интерферирующая РНК, или иРНК. Отгадайте загадку: какая приманка убивает, но при этом не содержит яда? Это видоспецифичное генетическое решение, которое при этом не меняет геном целевого вида. Казалось бы, сплошные преимущества: средство не вредит нецелевым животным, безопасно для окружающей среды, не может выйти из-под контроля. Технология иРНК основана на механизме, имеющемся у всех живых организмов: это энзимы, которые отслеживают вирусную РНК и уничтожают ее. Вы определяете белок, критически важный для жизненных процессов целевого животного, маскируете его под вирусную РНК, а интерферирующий механизм его уничтожает. Конечно, критически важных белков в организме любого животного сотни. Хорак хочет найти такой, который позволит прикончить жертву быстро и без мучений – скорее всего, это будет что-нибудь неврологическое или связанное с работой сердца.

Для того чтобы приманка с иРНК сработала, как задумано, необходимо отыскать способ обезопасить хрупкие цепочки генетического кода от действия кислоты и ферментов пищеварительного тракта. Вместе с командой биохимиков Хорак работает над созданием молекулы-носителя. Это займет какое-то время – как и процесс регистрации иРНК в Агентстве охраны окружающей среды. Так что, прежде чем вы сможете купить это средство в ближайшем хозяйственном магазине, пройдет еще лет десять, как минимум.

Новизна подхода тоже может стать помехой. «В моем окружении много говорят о воспринимаемом риске и о риске реальном, – говорит Хорак. – Людям проще смириться с реальным риском ядов-антикоагулянтов, которые убьют кого угодно, если съесть достаточно. Но из-за того, что мы уже очень давно применяем такие яды, этот уровень риска считается приемлемым. – (Однако не для всех и не везде.) – А вот риски иРНК – новые, и относительно этих рисков людей одолевают сомнения».

При любой попытке зачистить остров от инвазивных грызунов с помощью приманок, напичканных иРНК, мы неизбежно столкнемся с еще одной проблемой: уклонистами. Грызунами, которые так никогда и не наткнутся ни на одну приманку. (Или, в случае с отравленными приманками, грызунами, которые ее попробовали, съели достаточно, чтобы почувствовать себя плохо, но не умерли и с тех пор ничего такого в рот не берут.) Агентства могут в итоге потратить столько же денег на выслеживание последних десяти особей инвазивного вида – помня о том, что их может быть одиннадцать, двенадцать или тринадцать, – сколько они потратили на уничтожение первых 10 000. Именно это и происходит прямо сейчас в калифорнийском Сакраменто – в дельте реки Сан-Хоакин, где расплодились нутрии. Нутрии похожи на бобров – это крупные водоплавающие грызуны, которые тоже могут изменять ландшафт под свои нужды, что не добавляет им популярности. Но нутрии размножаются быстрее бобров, и это инвазивный вид. Чтобы отыскать уклонистов, Калифорнийский департамент рыбных ресурсов и дикой природы выпускает на волю стерилизованных и снабженных радиоошейниками «нутрий-иуд», которые должны выдать людям своих затаившихся сородичей.

Благодаря генному драйву грызуны истребят себя самостоятельно. Без убийств, без боли и без угрозы для нецелевых животных.

И все-таки. И все-таки.

Вот только некоторые из биологических видов, которых Агентство охраны окружающей среды, Министерство сельского хозяйства и Министерство здравоохранения и социального обеспечения считают «вредителями»: бурундук, медведь, енот, лиса, койот, скунс, белка-летяга, обыкновенная белка, летучая мышь малая бурая ночница, гремучая змея, коралловая змея, скалистая ласточка, ворона, мексиканская чечевица, гриф-индейка, черный гриф и лебедь-шипун.

Вот что меня беспокоит, говорю я Аарону. Мы снова в здании, где он работает: смотрим на ряды составленных друг на друга плексигласовых боксов с мышами. Голливудские квадраты[78] мышей. В одном из них мышка отталкивается от стенки и делает в воздухе кульбит. Что, если правительственное агентство когда-нибудь решит пойти дальше и использовать генный драйв на этих «вредителях»? Что, если экономические соображения станут определять, какие виды на очереди? Что тогда? Прощайте, сложнозубые летяги? Адьёс, «нежелательные бобры»? Пока что усилия исследователей сконцентрированы на сохранении биоразнообразия островов. Генный драйв как средство спасения вымирающих видов в географически изолированных местах – более привлекательная задача, которая вызывает меньше опасений. Метод испытывают в каком-нибудь глухом углу, он срабатывает, численность эндемичных видов восстанавливается, пресса в восторге. Что дальше? Где будет проведена черта и кто ее проведет? Не стоит забывать: Национальный научно-исследовательский центр дикой природы – структурное подразделение Министерства сельского хозяйства. Это вовсе не природоохранная организация.

– Аарон, предел здесь, конечная цель – это сельскохозяйственные вредители, так?

– Это обсуждается, – признается он.

Здесь я пугаюсь всерьез. Мы видели, что происходит, когда решающим аргументом становится прибыль сельскохозяйственной отрасли. Не станет ли генный драйв чистенькой версией ядов, отстрелов, ловушек, взрывов, кампаний по зачистке, типичных для прошлых веков?

Аарон согласен, что решения не могут основываться только на финансовой выгоде. «Они должны быть этичными. Нам кажется, что мы сделали все возможное, чтобы удостовериться, что эта идея принимается на самых разных уровнях, и мы не собираемся проводить испытания в странах третьего мира». Но США – совершенно точно не единственная страна, испытывающая технологию генного драйва на млекопитающих. Если мы этим занимаемся,