Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы - Мэри Роуч

то и Китай наверняка занимается тем же самым. А Китай до сих пор не мог похвастаться строгим контролем в сфере генной инженерии.

Аарон присутствовал на встрече GBIRd, где Джейн Гудолл призывала ввести мораторий на исследования в области генного драйва. GBIRd расшифровывается как «генный биоконтроль инвазивных грызунов»; это консорциум пяти правительственных агентств и университетов США и Австралии плюс некоммерческая организация Общество сохранения островов. Я спросила Аарона, на чем были основаны возражения Гудолл. (Моя попытка связаться с ней напрямую успеха не принесла.)

«Я думаю, беспокойство вызывает тот факт, что технологии и возможности экспериментировать с ними развиваются слишком быстро, а единственный способ затормозить их развитие – полный запрет, – говорит он. – И я думаю, что это хорошо. Если выскажется такой уважаемый человек, как Джейн Гудолл, люди остановятся и задумаются: может, действительно стоит определить какие-нибудь принципы, которых мы все бы придерживались».

Да, пожалуйста. Принципы. Представьте, что вместо сокращения численности или уменьшения географической распространенности вида, генный драйв стирает его с лица целого континента. И экосистема изменяется каким-нибудь непредвиденным и катастрофическим образом. Биологов тревожит неизвестное неизвестное[79]. Я разговаривала с Уиллом Питтом, бывшим руководителем проекта в NWRC, а ныне заместителем директора Смитсоновского института биологии охраны природы. Он не рассуждал о каком-то конкретном катастрофическом сценарии, а выразил общее беспокойство. «Люди всегда говорят: "Мы предусмотрели все возможные проблемы". Скорее всего, проблемой станет одна из тех вещей, что вам и в голову не приходили».

В угловом боксе верхнего ряда мышка балансирует на задних лапках. Посмотрите, какие мы умные. Видите, как мы танцуем! Не истребляйте нас! Лично я не хотела бы, чтобы мыши исчезли. Как и животные, для которых мыши – обычное блюдо в меню. Кто знает, на чью беззащитную плоть они переключатся? Но я подозреваю, что, если речь пойдет о мелких грызунах, я окажусь в меньшинстве. Думаю, многие не стали бы протестовать, скажем, против истребления Mus musculus в масштабах планеты.

– Я права?

– Вы имеете в виду, если спросить фермера или владельца ранчо, которого одолевают грызуны? – Аарон жует резинку и думает. – И вы сказали бы ему: «Что, если уничтожить всех мышей на планете, даже там, где они играют какую-то важную роль?»

– Да.

– Да, они, наверное, сказали бы: «Мне без разницы».

Аарон знает одного владельца крупного сельскохозяйственного бизнеса, на объектах у которого полно мышей. Его зовут Роджер, и он управляет откормочным хозяйством, куда производители мяса и молока посылают скот, чтобы на особых кормах вырастить из него животных, способных давать мясо, молоко или рождать новые источники мяса. Мышам по вкусу все предложенные диеты. Когда Аарону нужны дикие мыши для SNE, он едет к Роджеру. Роджеру наверняка есть что сказать о надоедливых грызунах и о том, какая судьба их должна постичь. Аарон соглашается свозить меня к нему после ланча.

Роджер приезжает поздороваться с нами за рулем вилочного погрузчика размером с бульдозер. Его ковбойская шляпа сшита из белого фетра, а остальная одежда в основном из денима. Он спускается на землю и протягивает мне руку. Рукопожатие у него сильное, но не такое, как у человека, которого учили важности крепкого рукопожатия, – скорее как у человека, который много работает с ручным инструментом. «Приятно познакомиться», – говорит Роджер.

Аарон сюда давненько не заезжал и на всякий случай представляется. «Я знаю, кто вы, – говорит Роджер. – Вы те ребята, от которых лось сбежал». Аарон пропускает подколку мимо ушей.

Мы следуем за шляпой внутрь зернового элеватора. Когда глаза привыкают к полумраку, мы начинаем видеть их – мышей. Примерно каждые полминуты мышка пробегает вдоль стены или мчится через все помещение и исчезает под грудой металлических запчастей. Говорят, если вы заметили двадцать мышей, то не заметили еще двести.

Мы снова выходим на солнышко и продолжаем разговор. Над нами нависает силосная башня с дробленым зерном и, как я предполагаю, теми самыми двумя сотнями мышей.

«Не, там их не так много, – говорит Роджер. Верхняя пуговица его рубахи расстегнута, и ветерок колышет длинные седые волосы на груди. – Мыши могут туда залезть, но зачем? Им не нужно так далеко забираться, чтобы раздобыть еду». Он ковыряет ботинком землю, засыпанную таким слоем зерна, что, когда мы парковались, подъездная дорожка хрустела, будто покрытая гравием.

Другие компоненты комбикорма хранятся на открытом воздухе. В конце подъездной дорожки возвышается невысокая горная цепь пивной дробины, ячменя и хмеля. Я прошу Роджера прикинуть, какая доля корма теряется по вине грызунов.

«Ну, его сюда завозят партиями по двадцать пять тонн. Как понять, что мыши съели двадцать килограммов? – Одной рукой он снимает шляпу, а другой утирает пот со лба. Лицо его покрыто загаром ровно до того места, где начинается шляпа. – По большому счету ветер уносит больше. Так что, знаете, я не уверен, что это такая уж огромная проблема».

Роджер недоволен мышами из-за того, что они устраивают гнезда в машинах и механизмах и иногда перегрызают проводку. Но он не устанавливает ловушек и не рассыпает яд. «Я пытался держать кошек. Но кошки постоянно выскакивали на дорогу и попадали под машины. Или их амбарные совы уносили».

Я спрашиваю, устанавливает ли он гнездовые ящики, чтобы привлечь амбарных сов, которые тоже ловят мышей. Глупый вопрос! У Роджера есть амбары, ящики ему без надобности. Хотя он о таком слыхал. «Так в Калифорнии делают. Совы – они тьму мышей съедают». Роджер предполагает, что крысы ему не досаждают оттого, что лисы, рыскающие в окрестностях фермы, не позволяют им расплодиться. Может, и так. В конце 1950-х годов чересчур активное истребление лис и койотов в Орегоне привело к настоящему нашествию мышей. В Калифорнии году в 1918-м одна программа вознаграждения охотников переросла во вторую: три цента за хвост суслика, а в некоторых округах – за скальп[80].

В небе над загоном с коровами голштинской породы стайка из двух десятков черных трупиалов разворачивается на восток. Аарон спрашивает, как Роджер отпугивает птиц. «Тут есть парни, которые могут прийти и пострелять в них», – говорит Роджер. Он к ним не обращается, потому что толку от них нет. Птицы поднимаются в воздух, делают круг и тут же возвращаются. «Выгода тут скорее психологическая. Вроде как не сидишь сложа руки. – Роджер наблюдает, как птицы скрываются за небольшой рощицей. – Не такая уж это и проблема».

Я с удовольствием закончила бы книгу прямо здесь, на пахучей, раскаленной откормочной площадке Роджера. Этот человек в обширной белой шляпе вселяет в меня надежду. В моих глазах он олицетворяет собой будущее, где людям, может, и досаждают дикие животные, но они продолжают жить с ними бок о бок. В этом вероятном будущем реакция людей на