Постоянство хищника - Максим Шаттам

не пропустить. Такие случаи известны, например с убийцей-педофилом Марком Дютру: тогда бельгийские следователи обыскали подвал и не нашли темницу за стеной, где он держал двух девочек. Те вскоре умерли.

Задняя дверь фургона открылась, и генерал с Людивиной поднялись внутрь.

Он сидел в глубине фургона, боком, прикованный наручниками к скамье. Голова опущена, будто ему стыдно.

Ксавье Баэрт.

Его крупная фигура заполняла собой все пространство. Когда Людивина встретилась с ним здесь, у его дома, она увидела лишь полноватого типа, ничем не выделяющегося, не особо привлекательного. Ее одурачили. Теперь под слоем жира она заметила мышцы. Под серостью – неумение сочувствовать. Под заторможенностью – нездоровую холодность. Маленькие уши и тонкий нос скрывали все, что он сделал для изменения внешности.

Позже, когда они обнаружили шахту Жиструа, даже акцент не насторожил ее. Скорее северный, чем восточный. Акцент его родителей.

Людивина подошла ближе, и он выпрямился, чтобы смерить ее взглядом. Ни провокационной улыбки, ничего.

Она села напротив.

– Вы здорово над нами посмеялись, – сказала она. – Браво.

В ответ он коротко дернул подбородком. На языке вертелся вопрос, но она знала, что задавать его нельзя. Спросить, где Хлоя Меньян, означало вынести ей смертный приговор. Как только Людивина проявит слабость, выступит в роли просительницы, Ксавье Баэрт станет упиваться своей властью и не выпустит жертву из когтей, чтобы сыграть последний спектакль. И конечно же, ничего не скажет, разве что направит по ложному следу, чтоб они потеряли время, чтобы ввести их в заблуждение и посмеяться.

– Я буду свидетельствовать на вашем процессе, если меня вызовут, – сказала Людивина. – И расскажу все, что знаю о вас. Не о том, что вы изображаете, а о вас настоящем. Который ни на что не способен. Беспомощен. Расскажу, что вы с ними сделали. О ваших садистских, извращенных приемах. Я выставлю вас напоказ перед всей страной, вытащу на свет все самое сокровенное, вскрою череп, чтобы люди увидели, какой вы на самом деле – дерьмо, слабак, неудачник, который так боится женщин, что общаться с ними может только через насилие.

Ксавье Баэрт и глазом не моргнул.

Людивина надеялась спровоцировать у самовлюбленного психа ярость оттого, что его унизила женщина, к тому же блондинка. А она знала, как он ненавидит блондинок, и доказательство тому – муки бедной Клер Эстажо.

Людивина мечтала привести его в бешенство, чтобы у него вырвалось неосторожное слово. Но не получилось.

Больше не взглянув на него, она встала и презрительно скривилась.

И тогда Баэрт произнес своим скрипучим голосом:

– Вы считаете себя соколом, но ни черта не умеете охотиться. Вы – голубь. А если голубю наступить на шею, череп хрустнет.

Людивина вышла из фургона, но он договорил у нее за спиной:

– Череп треснет, и вытечет мозг. Но его так мало, что среди крови не видно. Как и вас.

51

Прошло два с половиной часа. Людивина нервничала, но терпеливо ждала, когда ей разрешат войти во двор или сообщат радостную весть о том, что Хлою Меньян нашли.

Ничего не происходило.

До Людивины доносились обрывки информации. Спецназовцы зашли в первый раз сразу после ареста Ксавье Баэрта, чтобы обезопасить периметр и постараться спасти молодую женщину, но результата не добились. Потом включились эксперты-криминалисты. Они проверили все, включая другие здания, и не обнаружили ни тайника, ни следов пленницы. И вот с тех пор они осматривали каждый сантиметр помещения, структуру и материал стен, надеясь найти признаки скрытой комнаты или ниши.

И все равно безрезультатно.

Людивине казалось, что она ходит по кругу, снова и снова переживая одно и то же разочарование, как с Антони Симановски или его сыновьями. Бесконечное ожидание.

Сидя на капоте машины, она видела, как старший сержант Бардан общается с двумя жандармами. Она собралась с духом и, как только он освободился, пошла ему навстречу.

– Я понимаю, сейчас не время, но я хотела извиниться, – сказала она, стараясь смотреть ему в глаза и выглядеть искренней. – Я вела себя… как идиотка. Ошиблась. Извините меня.

Бардан поджал губы:

– Вы унизили меня. Теперь все в курсе.

– Знаю, я дура, я…

Он жестом прервал ее.

– Но я понимаю, почему вы так поступили, – сказал он. – Ради этой девушки. Я тут ни при чем.

Людивина чувствовала себя ужасно. Она покачала головой. Они смотрели друг на друга, одинаково смущенные.

– С вас новая дверь, – добавил он. – Как минимум.

Снова наступила неловкая пауза.

– Ваш друг пришел в себя? – спросила Людивина.

– Мы едва знакомы. Его трясло, когда он уходил. И он не вернется.

– Вот ведь незадача… Простите.

Он дернул плечами и протянул ей руку. Людивина пожала ее с благодарностью. Затем указала на двор фермерского дома в форме подковы:

– По-прежнему ничего?

– Нет. А пресловутый «дастер» пропал. Нигде нет. Мы сообщили номерной знак всем постам, перехватят, если засекут.

Подъехали две машины без опознавательных знаков, из них вышли Сеньон, Магали, Ферицци и два следователя из Страсбурга.

Бывшие коллеги Людивины и капитан остановились перед ней, Сеньон протянул кулак для традиционного приветствия, но она обняла его. Присутствие старого надежного друга успокаивало.

– Кое-кто совсем размяк в департаменте поведенческих наук, – хихикнул он. – Если бы мы знали, давно командировали бы тебя туда.

Людивине шутить не хотелось.

– Братья Симановски не проболтались?

– Черта с два. Говорят как по бумажке. Не прошибешь.

– И девушки такие же, – добавила Магали. – Хотя семья совершенно безумная и жестокая, они друг за друга горой. Мы инородное тело, и они делают все, чтобы выдавить нас.

Краем глаза Людивина заметила, как Ферицци жестом показал Магали, что хочет осмотреться, и их указательные пальцы на мгновение сцепились.

– Маг, ты серьезно? – прошептала она. – Ферицци?

Магали только плечами пожала. Людивина вспомнила, как однажды вечером кто-то предавался любви в соседней палатке. Это были они… Все-таки удивительная у них профессия. Как и личные вкусы, подумала она, недоумевая, что молодая женщина нашла в этом малоприятном типе.

– В общем, дело швах, – подытожил Сеньон. – Судя по всему, эксперты ни черта не нашли. Пока не нароем что-нибудь, Ксавье Баэрта не зацепим. Того, что он владеет «дастером», мало. Мерзавец скажет, что одолжил машину или что ее угнали, а он не заявил. А что у тебя на него?

– Ничего конкретного. Мы не можем доказать, что именно он расширил дыру в колодце. Баэрт упрется, что все это чистая случайность – и то, что он Симановски, и то, что внизу находился мемориал его отца. Присяжные вряд ли дадут ему пожизненное из-за совпадений. Смена фамилии и пластика лица