Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

По дороге в театр Либуркин стал допытываться: почему Иван? почему человеческое имя? Перебрал в БДТ всех Иванов, кто бы мог обидеться. Но Иванов в БДТ оказалось немного, да и я для себя уже решил; я сам – сын Ивана, и мне не обидно. Иван, Родства Не Помнящий, – это будет его полное имя».

Собак после карантина поселили в специальном вольере во дворе БДТ. На вольере повесили табличку: «Никому, кроме Борисова и Хильтовой, собак не кормить». Эта надпись рассмешила довольного Товстоногова.

– Это правда, Олег, что вы каждый день встаете в шесть утра, чтобы их кормить? И что, кормите три раза в день? – спросил он Борисова.

– Кормлю и выгуливаю, – ответил актер. – Деньги театр выделил, по рублю в день на собаку.

– Хм… неплохие деньги…

Вскоре, однако, четвероногие «артисты» стали действовать режиссеру на нервы. Когда однажды Ваня зачесался, виляя хвостом, Георгий Александрович с раздражением напустился на Борисова:

– Почему он виляет? И что – у него блохи? Олег, вы мне можете сказать, почему у него блохи?

– Это он вас поприветствовал, Георгий Александрович!

– Олег, нам не нужен такой натурализм, такая… каудальность!

Последнего слова никто из присутствующих не понял, и, довольный этим обстоятельством, режиссер уже миролюбиво пояснил:

– Я забыл вам сказать, что это слово произошло от латинского «хвост». Я имел в виду, что нам не стоит зависеть от хвоста собаки!

Следующий «собачий скандал» произошел на первой общей репетиции. Малыш неожиданно заскулил, и «хозяин» вновь получил нагоняй от Георгия Александровича:

– Уберите собаку!

– Как же ее убрать, если сейчас ее выход?

– Если он не замолчит, мы этих собак вообще уберем – к чертовой матери! Они не понимают хорошего обращения!

Борисов бросился к все пронзительнее скулившему псу, ударил по морде и, встряхнув изо всех сил, крикнул:

– Если ты сейчас же не прекратишь выть, то тебя отправят обратно на живодерню! Ты понимаешь, засранец ты эдакий, он все может, ведь он здесь главный – не я! Из тебя сделают котлету!

Собаки, как известно, все понимают. Испуганный Малыш затих. После репетиции Борисов просил у него прощения, а Товстоногов, слышавший «успокоительные» угрозы с котлетной перспективой, довольно похвалил:

– Мне очень понравился ваш монолог, Олег! Это талантливо! И главное, мотивировки верные.

Когда над пьесой нависла угроза запрета, о чем было заявлено по просмотре ее реперткомом, подавленный Георгий Александрович устало спустился во двор вдохнуть освежающего воздуха после духоты изматывающих прений. Облаченный в белые брюки и куртку, он мрачно стоял посреди двора, погруженный в свои мысли. Чувствуя настроение человека, к нему подбежал пес. Тот самый Малыш. Грязными лапами встал на белоснежную куртку, желая утешить. Товстоногов не обратил внимания на добавившийся на его одежду «узор» и лишь отозвался, потрепав пса по холке:

– Да-да, у нас неприятности…

Запрета, однако, не последовало, и репетиции продолжались.

«Хорошо прошел прогон “Трех мешков”. Хорошо – не то слово. Ванюшка сорвал аплодисменты в своей сольной сцене, – записывал в дневнике Борисов. – Когда все собираются в Кисловский сельсовет, я кричу ему: “Ваня, на совещание!” Как будто человеку. И из-за кулис выбегает радостный «помесь лайки с колли» и несется ко мне через всю сцену. Я волнуюсь, потому что он в первый раз видит полный зал зрителей. Когда бежит, бросает небрежный взгляд в их сторону (небрежный – так просил хозяин).

В следующей сцене заслуживает поощрения провинившийся накануне Малыш. Мы едем в кузове грузовика, они уже привязаны. Ванька беззвучно дышит, чтобы не помешать нашему общению с Демичем. Малыш сначала облизывает меня, а потом, когда я говорю Юре: “Вы считаете, что все человечество глупо?” – лижет его в губы. Собачья импровизация!

ГА. был очень доволен и уже в антракте пожал обоим лапы – и Ваньке, и Малышу: “Нельзя ли это как-нибудь закрепить, молодые люди?” И шикарным жестом достал из кармана два куска колбасы».

Завершая собачью тему, стоит заметить, что Ивана, Родства Не Помнящего, Олег Иванович в итоге забрал домой. Когда пса не стало, актер посвятил ему в дневнике трогательную запись:

«Вчера умер самый близкий друг. Мы с ним уже 13 лет. В общем, я в жизни везучий – меня окружают верные люди. И вот один из них ушел. Алла (жена. – Е. С.) провела с ним всю последнюю неделю на Каширке – там для собак есть специальные боксы… Мне сообщили уже после спектакля – как раз тогда, когда Горбачев смотрел “Серебряную свадьбу”… поехали на Каширку и погрузили его отяжелевшее тельце в машину… Сегодня перевезли на дачу. Дома еще нет, только земля – обледенелая. Лёва вырыл яму около забора. Ванька первый тут поселился – наперед нас».

Надо сказать, что такой знаток деревни, как писатель Федор Абрамов, «животный компонент» спектакля не оценил, заметив, что в деревне военной поры никаких собак быть не могло: их давно съели. Очень напоминает критику Варламом Шаламовым кошки, «закравшейся» на страницы солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича»: «Какая кошка в лагерях! Ее бы давно съели!»

А вот партийное начальство и соцреалистическая критика, как и подобает, была возмущена «клеветой на советский строй». Не «клеветой» в их интерпретации были лишь «Кубанские казаки», «Кавалер Золотой Звезды» и прочие колхозно-совхозные комедии-мелодрамы с бодрыми песнями и счастливыми улыбками, нескончаемым конвейером уже десятилетия выходившие на советские экраны. И вдруг вместо этих картин счастья и изобилия – голодная деревня, которую понуждают отдать государству последние три мешка сорной пшеницы, лишая ее не только остатков пищи, но и сырья для будущего сева. И разворачивающийся конфликт – не за первенство в производстве, а за то, что же делать: скрыть от государства последний резерв и тем спасти колхозных вдов и сирот от голодной смерти или же выполнить очередную безумную разнарядку. Председатель колхоза, однорукий инвалид-фронтовик Кистерев принимает решение в пользу людей, и начинается разбирательство с участием партийного начальства.

Центральная сцена спектакля: спор о том, привлекать ли к ответственности сокрывшего от государства мешки сорной пшеницы председателя. Надо ли говорить, что в стране, где мать голодных детей или же ребенок получали реальные лагерные сроки за поднятые на поле несколько колосков, в результате чего после войны резко возросло женское «население» ГУЛАГа, сокрытие трех мешков пшеницы, да еще уполномоченным лицом, могло повлечь за собой и высшую меру. В финале сцены главный враг Кистерева Божеумов (его играл Вадим Медведев) бросает:

– Поговорили. Выяснили. Теперь все ясно.

И тогда молчавший всю сцену Кистерев после долгой паузы отвечает:

– Не все ясно! Не ясно мне, Божеумов, кто вы?

«Давид Либуркин говорит о двух полюсах, об экстремизме добра и зла, – вспоминал Борисов. – Вот они