Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

классифицировать субъекты, которым эти намерения приписываются. Поэтому те три группы фактов, которые мы привели в пользу анимизма, или, иначе говоря, детского интенционализма, в равной мере говорят как в пользу анимизма, так и в пользу артификализма.

Более того, мы увидим, что изначально между артификализмом и анимизмом нет тех противоречий, наличие которых мы могли бы предположить: если ребенок полагает, что некий объект, например солнце, создан человеком, это не повод не считать его живым, причем таким же живым, как ребенок, рожденный родителями.

В заключение мы можем следующим образом охарактеризовать структуру детского анимизма или, по крайней мере, диффузного анимизма, в противопоставлении к более систематическим убеждениям в отношении светил и т. п. (§ 2).

Природа представляет собой некий континуум жизни, сплошную живую среду, где все объекты обладают большей или меньшей степенью активности и рассудком. Такой континуум – это система преднамеренных движений, более или менее согласованных друг с другом, которая вертится вокруг человечества для его блага. Мало-помалу ребенок выделяет из этого континуума, образно говоря, отдельные центры силы, движимые деятельностью более спонтанной, чем остальные вещи. Но выбор этих центров долго остается подвижным. Например, ребенок сначала будет приписывать автономность действий себе самому, наделяя себя способностью заставлять двигаться солнце и облака, затем наделяет автономностью действий солнце и облака, которые движутся сами по себе, затем приписывает ее ветру, который толкает вперед светила и облака, и т. д. Таким образом, центр силы постепенно смещается. И это объясняет зыбкий и не очень системный характер ответов, которые мы собрали. Выбор этих центров может быть неустойчивым, но при этом причины, его определяющие, могут оставаться неизменными. Это как раз то, что мы обнаружили: деятельность в целом, движение в целом, самостоятельное движение в противопоставление движению под воздействием внешних сил, – вот три темы, к которым мысленно возвращались опрашиваемые нами дети и которые вводят постепенную дифференциацию в примитивный континуум жизни и интенциональности.

§ 5. Выводы (продолжение). Истоки детского

анимизма

Теодюль Рибо писал[41]: «Инстинктивное стремление, хорошо известное, но необъяснимое, заставляет человека считать, что, подобно ему самому, все в его окружении, что действует или реагирует, обладает намерениями, волей и причинностью: другие люди, живые существа или те, кто движется подобно живым (облака, реки и т. д.)». Мы наблюдаем этот феномен «у детей, у диких племен, у животных (например, у собаки, которая кусает камень, ударивший ее), даже у мыслящего человека, когда, попав на мгновение под влияние инстинкта, он злится на стол, о который ударился». А Зигмунд Фрейд[42] объясняет анимизм проекцией, о которой говорит следующее: «Проекция внутреннего восприятия вовне – это примитивный механизм, которому равно подвержено, например, наше чувственное восприятие, а значит, она играет важную роль в нашем представлении о внешнем мире». Так ли необъяснимы «примитивный механизм», предполагаемый Фрейдом, или «необъяснимое стремление», о котором говорит Рибо? Или вопрос кажется неразрешимым, потому что неправильно задан, а неправильно задан он потому, что некоторые имплицитные допущения о границах между «я» и внешним миром уже приводят к необходимости некой проекции внутреннего содержания?

Действительно, для некоторых направлений психологии осознание собственного «я» объясняется прежде всего прямым ощущением от чего-то внешнего: для Мен де Бирана это чувство волевого усилия, для Рибо – совокупность кинестетических ощущений и т. д. Так, осознание своего «я», вероятно, развивается независимо от познания внешнего мира. Поэтому, чтобы объяснить, что мысль наделяет вещи жизнью, намерениями, силами, мы вынуждены говорить о проекции. В такой формулировке вопрос, разумеется, становится неразрешимым. Почему мы проецируем, вместо того чтобы видеть вещи такими, какие они есть? И если мы являемся жертвами обманчивой аналогии между вещами и собственным «я», почему эта аналогия такая стойкая, что ни опыт, ни время не могут вывести ум из подобного заблуждения?

Вернемся лучше к тем гипотезам, к которым нас привело изучение взаимосвязи между собственным «я» и внешним миром. В отправной точке мышления мы находим «протоплазматическое» сознание, которое вообще не отделяет себя от вещей. Это сознание сформировалось при сочетании двух видов факторов. Во-первых, биологические или индивидуальные факторы, которые регулируют взаимоотношения организма и окружающей среды. Совершенно очевидно, что при рассмотрении любой биологической реакции невозможно определить, какую роль играет организм, а какую – окружающая среда. Интеллектуальная адаптация и породившая ее моторная адаптация – не исключение из этого закона. Реальность – это сложная система обменных и сопутствующих им процессов, одни из которых зависят от ассимиляции объектов организмом, а другие определяются адаптацией организма к особенностям окружающей среды. Этому посвящена значительная часть труда Анри Бергсона «Материя и память», где он показывает, что восприятие помещается как в мозгу человека, так и в самом объекте, потому что мозговые импульсы и движения объекта тесно связаны между собой. Значит, в исходной точке нет ни собственного «я», ни внешнего мира, а некий континуум. Что касается социальных факторов, они стремятся к тому же результату: с первых движений ребенок воспитывается в социальной среде, в том смысле, что его родители, и особенно мать, принимают участие во всех его действиях (кормление, сосание, хватание предметов, речь) и эмоциях. Еще и поэтому каждое действие вписано в какой-то контекст, поэтому осознание своего «я» не сопровождает поведение ребенка с самого начала как нечто врожденное, а вырисовывается постепенно в зависимости от ответных действий других людей. Таким образом, социальные и биологические факторы сочетаются в начале психической жизни, создавая неразделенность собственного «я» и мира; отсюда возникает чувство партиципации и проистекающее из нее магическое мышление.

Если такова отправная точка детского сознания, то нам будет проще понять истоки анимизма. В формировании анимизма принимают участие четыре группы причин. Две из них – причины индивидуального порядка, и две – социального.

Факторы индивидуального порядка следующие. С одной стороны, это индиссоциация (неразделенность) содержания примитивного сознания: понятия действия и намерения и т. д. неизбежно связаны, пока постепенно не разделятся и ребенок не начнет различать преднамеренные и непреднамеренные действия, а потому примитивное сознание воспринимает мир как нечто единое, одновременно психическое и физическое. С другой стороны, это интроекция, вследствие которой ребенок наделяет объекты чувствами, подобными тем, которые испытывает он сам по отношению к ним.

Прежде чем перейти к анализу этих двух факторов, напомним о различии между двумя видами анимистических установок, которые мы встречаем у детей. Диффузным анимизмом мы назовем общую тенденцию детей смешивать живое и неживое, то есть установку, описанную нами в предыдущем разделе (§ 4). Систематическим анимизмом мы назовем совокупность явно выраженных анимистических убеждений, демонстрируемых детьми, наиболее четким из которых является убеждение в том, что светила