Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

следуют за ними (§ 2). Мы увидим, что в общих чертах диффузный анимизм в большей степени объясняется фактором неразделенности, в то время как систематический анимизм объясняется интроекцией. Но, разумеется, эту простую схему усложняют многочисленные взаимовлияющие факторы.

А теперь попробуем определить роль фактора неразделенности. Изучая детский реализм (гл. I–IV), мы увидели, что некоторые элементы, один из которых объективен, а другой субъективен, неотделимы друг от друга для мышления ребенка, хотя нам они кажутся независимыми. Таковыми, например, довольно долго остаются названия и называемые вещи, мысль и вещи, о которых мы думаем, и т. д. Но то же самое касается движения и жизни: всякое внешнее движение воспринимается как сугубо преднамеренное. Таковы деятельность в целом и сознание: всякая деятельность непременно считается сознательной. Таковы, наконец, состояние и знание, во всяком случае на примитивной стадии: считается, что каждый объект знает, что он такое, где находится, какими свойствами обладает и т. д. Говоря кратко, существование детского реализма указывает на то, что сознание из стадии неразделенности переходит к стадии разделенности и что умственное развитие – это не просто сменяющие одна другую ассоциации. Следовательно, диффузный анимизм – это первая данность детского сознания.

И правда, между собственно реализмом (таким как номинальный реализм и т. д.) и той неразделенностью, из которой рождается анимизм, есть следующее различие. Можно сказать, что реализм представляет собой первичную индиссоциацию, которая состоит в том, чтобы просто наделять вещи признаками, на самом деле принадлежащими нашему сознанию, но сознание при этом еще не знает, что они ему принадлежат (например, названия). И наоборот, неразделенность, свойственная анимизму, вторична и состоит в том, чтобы наделить вещи свойствами, как те, которыми сознание наделяет себя: самосознанием, волей и т. д. Но будет ли это проекцией? Никоим образом. Вторичная неразделенность что-то добавляет к первичной – именно так складывается понятие объекта: некоторые свойства объединяются в уникальный набор, а не приписываются реальности в целом. Но для создания образа объекта реалистское сознание использует понятия и категории, включающие объективные и субъективные термины, и рассматривает их как неразрывно связанные – в этом и заключается неразделенность: вместо того чтобы воспринимать солнце как светящийся, теплый и способный двигаться объект, реалистское сознание считает, что солнце светит осознанно, согревает нас намеренно и движется, потому что наделено жизнью.

Основной стимул всех полученных нами ответов о сознании, которым наделяются вещи, и в отношении понятия «жизнь» – это имплицитное предположение, что всякое действие сознательно, а всякое движение спонтанно. Когда Ши говорит, что облака знают, что идут вперед, «потому что это они делают ветер», когда Росс говорит, что ветер обладает сознанием, «потому что он сам дует», и т. д., мы видим имплицитное отождествление между понятиями «делает» и «знает, что делает». Это анимизм из-за неразделенности.

Но почему эта неразделенность понятий такая стойкая? Достаточно изучить, как работает разделение, чтобы понять, что этот процесс не простой и не спонтанный. На самом деле никакой непосредственный опыт не приведет ребенка к открытию, что какое-то движение непреднамеренно или какая-то деятельность неосознанна. Условие этого разделения – не накопление знаний и даже не развитие способности к контролю или экспериментированию, а радикальное изменение шаблонов мышления. Лишь качественное развитие психики ребенка может привести к отказу от анимизма.

С чем может быть связано такое изменение ориентации ума? Разделение понятий может произойти только при постепенном осо знании ребенком своего «я» и собственных мыслей. Что касается реализма в отношении названий и т. п., мы уже пробовали установить, что именно открытие символического характера названий, а значит, их искусственного происхождения, приводит ребенка сначала к отделению знака от означаемого, затем к различению внутреннего и внешнего и, наконец, к разделению психического и физического. Постепенное ослабление анимизма происходит похожим образом. Начиная осознавать себя, ребенок постепенно перестает наделять сознанием вещи. Осваивая собственную субъективную деятельность и ее бесконечные возможности, он перестает наделять вещи сознанием. Анимизм появляется не тогда, когда человек обнаруживает существование мысли, как это утверждал Эдвард Тайлор в отношении первобытных людей; ребенок одушевляет вещи, потому что не знает о существовании психики, а обнаружение мыслящего субъекта приводит его к отказу от этого анимизма. То есть разделение понятий является следствием эволюции в осознании своего «я».

Эта интерпретация подтверждается не только собранными здесь фактами детского реализма. К 11–12 годам еще обнаруживается запоздалый феномен, который позволяет нам сделать предположение относительно первых лет жизни: ребенку трудно представить, что он может хоть немного заблуждаться в отношении себя самого. Ведь чем меньше разум склонен к самонаблюдению, тем больше он подвержен иллюзии, что хорошо себя знает. И вот примеры:

Среди абсурдных фраз, которые Баллард предложил в качестве тестов[43], есть фразы такого рода: «Я не гордец, потому что не считаю себя и вполовину таким умным, какой я на самом деле». Мы предложили эту фразу способным детям 11–13 лет. Как только дети понимают смысл, то ответ всегда один: абсурдно считать себя менее умным, чем вы есть. Если вы умный, говорит ребенок, вы знаете, что вы умный; если вы считаете себя только вполовину умным, чем на самом деле, значит, вы вполовину умный и есть, и т. д. Вы знаете, какой вы есть, вы не можете себя не знать и т. д. Короче говоря, суть этих ответов в том, что иметь иллюзии по поводу самого себя невозможно.

Это всего лишь симптом, но он важен. Мы все знаем, что находимся в иллюзиях о самих себе и что самопознание – самый сложный вид познания. Неразвитый ум, такой как у ребенка, ничего об этом не знает. Он думает, что знает себя, и тем больше в этом уверен, чем меньше себя знает. Но если это справедливо для возраста 11–12 лет, то можно себе представить, каким является самосознание в первые годы жизни: ребенок очевидно осознает все, что с ним происходит, и, напротив, идея о любом неосознанном или непреднамеренном действии должна быть ему чужда. И только в результате разнообразного социального и межличностного опыта, когда мы обнаруживаем, что действия окружающих не всегда разумны и даже не всегда намеренны и что мы сами бываем подвержены иллюзиям на свой счет, сознание приходит к таким противоестественным для него идеям, как не осознанные движения или состояние неосознанности. Разумеется, мы не хотим сказать, что исчезновение анимизма связано с понятием психологического бессознательного. Мы лишь полагаем, что разделение примитивных понятий (полупсихических, полуфизических), иначе говоря, деперсонализация реальности, связано с прогрессом в осознании своего «я». Пока ребенок не знаком с самоанализом, он считает, что знает себя полностью, и думает, будто