Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту - Цицерон Марк Туллий

4. Теперь перехожу ко второму письму. Оттого, что ты дал мне как бы очерк общего положения и состояния государственных дел, проницательность твоего письма меня чрезвычайно радует. Ведь я вижу и менее значительные опасности, нежели те, которых я боялся, и более сильную опору, если, как ты пишешь, «все силы государства отдались под водительство Помпея»; я также хорошо понял твою готовность и стремление защищать государство и получил удивительное удовольствие от этой твоей заботливости: при своей чрезвычайной занятости ты все-таки пожелал, чтобы я узнал о положении государства благодаря тебе. Что же касается авгурских книг, то сохрани их до времени нашего общего досуга; ведь когда я в своем письме требовал от тебя обещанного тобой, я полагал, что ты находишься близ Рима1070, располагая полным досугом; теперь же, так как ты сам обещаешь, я буду ждать, вместо авгурских книг, всех твоих речей в обработанном виде.

5. Децим Туллий, которому ты дал поручения для меня, ко мне не явился, и со мной уже нет никого из твоих, кроме всех моих, которые все твои. Какое из моих писем ты называешь более сердитым, не понимаю. Я писал тебе дважды, тщательно обеляя себя, слегка обвиняя тебя в том, что ты быстро поверил насчет меня. Этот род попреков, право, мне казался дружеским; если же он не нравится тебе, не буду прибегать к нему впредь. Но если, как ты пишешь, это письмо не было красноречиво, знай — это было не мое. Подобно тому, как Аристарх1071 не признает Гомеровым стиха, которого он не одобряет, так и ты — ведь я охотник до шуток — не считай моим того, что не будет красноречиво. Будь здоров, а во время цензуры, если ты уже цензор, как я надеюсь, много размышляй о своем прадеде1072.

CCLXVII. Титу Помпонию Аттику, в Эпир

[Att., VI, 4]

В дороге, вскоре после 5 июня 50 г.

1. В Тарс я приехал в июньские ноны. Там многое встревожило меня: большая война в Сирии, большой разбой в Киликии, мои затруднения в управлении, так как до окончания годичного срока полномочий оставалось немного дней. Но самое трудное — это то, что на основании постановления сената я должен кого-то оставить во главе провинции. Самое нежелательное — назначение квестора Месциния; ведь о Целии1073 никаких известий. Самым подходящим казалось оставить брата с военной властью; с этим связано много огорчений: наша разлука, угроза войны, измена солдат, и еще шестьсот. О, как все это ненавистно! Но это решит судьба, ибо разумом не много можно руководствоваться.

2. Когда ты, как надеюсь, благополучно приедешь в Рим, то, как ты привык делать, разузнаешь обо всем, что, как ты поймешь, для меня важно; прежде всего — о моей Туллии, насчет замужества которой я сообщил Теренции свои соображения, когда ты был в Греции; затем насчет почестей для меня1074. Но так как ты отсутствовал, я опасаюсь, что мое донесение обсуждалось в сенате недостаточно внимательно.

3. Далее я напишу тебе более таинственно. Ты же разберешь по своей догадливости. Вольноотпущенник моей жены1075 (о ком я говорю, ты знаешь), как мне недавно показалось на основании того, что он выболтал по ошибке, подделал счета по покупке имущества кротонского тираноубийцы1076. Боюсь, что ты чего-нибудь не заметил. Расследуй это, конечно, без него и сохрани, что осталось. Не могу написать тебе обо всех своих опасениях. Ты же постарайся, чтобы твое письмо полетело мне навстречу. Пишу это наспех в походе вместе с войском. Пилии и прекрасной девочке Цецилии1077 передай привет.

CCLXVIII. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию

[Fam., VIII, 13]

Рим, июнь 50 г.

Целий Цицерону привет.

1. Поздравляю тебя с тем, что ты в родстве с человеком, клянусь богом верности, прекрасным1078; ибо такого я мнения о нем. Но прочее, чем он до сего времени был себе мало полезен, уже отпало с возрастом, а если что-нибудь и останется, то, будь уверен, быстро будет устранено благодаря общению с тобой и твоему авторитету и скромности Туллии. Ведь он не упорен в пороках и не туп к пониманию того, что лучше. Затем (что самое важное) я очень люблю его.

2. Ты будешь доволен, Цицерон, что запрет, наложенный нашим Курионом по поводу провинций1079, имел великолепный исход; ведь когда было доложено о запрете (о чем доложили на основании постановления сената) и когда первым высказал мнение Марк Марцелл1080, который признал нужным обратиться к народным трибунам1081, сенат в полном составе отверг это. Помпею Великому1082 теперь, разумеется, так не по себе, что он едва находит то, что ему нравится. Подали голос за то, чтобы обсудить вопрос о том, кто не хочет ни передать войско, ни передать провинцию1083. Как Помпей перенесет это, напишу, когда узнаю. Что именно произойдет для государства, если он либо окажет вооруженное сопротивление, либо не обратит внимания, увидите вы, богатые старики.

Когда я пишу это письмо, Квинт Гортенсий1084 находится при смерти.

CCLXIX. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., VI, 5]

В лагере, 26 июня 50 г.

1. Теперь ты, конечно, уже в Риме. Если это так, радуюсь твоему благополучному приезду. Пока тебя там не было, мне казалось, что ты от меня дальше, нежели если бы ты был дома; ведь я получал меньше известий о своих делах, меньше и о государственных. Поэтому, хотя к тому времени, когда ты будешь это читать, я и надеюсь уже проехать некоторое расстояние, все же шли почаще мне навстречу самые подробные письма обо всем, а прежде всего о том, о чем я тебе уже писал. Так как вольноотпущенник моей жены при встречах и разговорах со мной часто запинался и был смущен, мне показалось, что он подделал счета по покупке имущества кротонца1085.

2. Выясни это, как ты привык это делать, а особенно следующее: выезжая из семихолмного города1086, он подал Камиллу счет о долге в 24 и 48 мин1087 и указал, что сам он должен 24 мины за имущество в Кротоне и 48 мин за имущество в Херсонесе и что он получил по наследству 640 мин; что из этого не уплачено ни обола1088, хотя все эти деньги причитались в новолуние позапрошлого месяца; что вольноотпущенник кротонца, тезка отца Конона1089, не позаботился решительно ни о чем. Итак, во-первых, пусть все будет сохранено; во-вторых, не потеряй роста, причитающегося с вышеупомянутого дня. Все время, что я его терпел здесь, я сильно боялся: ведь он ко мне приехал, чтобы высмотреть, и чуть ли не с какими-то надеждами. Отчаявшись, он уехал без объяснений, сказав: «Отступаю, стыд нам и медлить так долго...»1090, и высказал мне свое неудовольствие в духе старой пословицы: — то, что тебе дается...1091 Не упускай из виду остального; и, насколько возможно, разберемся в этом.