Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту - Цицерон Марк Туллий

3. В том же письме ты говорил о сонной болезни государства. Я очень обрадовался и ликовал, что наш друг1030 окоченел от бездействия. Но последняя страничка твоего собственноручного письма меня поразила. Что ты? Курион теперь защищает Цезаря? Кто, кроме меня, мог бы это подумать? А я, клянусь, так и полагал. Бессмертные боги! как мне нехватает смеха, которым мы бы посмеялись над этим.

4. Так как я закончил судопроизводство, улучшил благосостояние городов, сохранил для откупщиков также остатки за прошлое пятилетие без каких-либо жалоб союзников и был приятен частным лицам и высшего и низшего звания, я намеревался отправиться в майские дни в Киликию и, посетив ближайшие летние лагеря и распорядившись насчет войска, уехать в соответствии с постановлением сената. Жажду видеть тебя эдилом и испытываю необычайную тоску по Риму, по всем своим и прежде всего по тебе.

CCLIX. Квинту Минуцию Ферму, в провинцию Азию

[Fam., II, 18]

Лаодикея, начало мая 50 г.

Император Марк Туллий Цицерон шлет привет пропретору Квинту Ферму.

1. Я чрезвычайно рад, что услуга, оказанная мной Родону, и прочие мои старания по отношению к тебе и твоим приятны тебе, приятнейшему человеку, и знай, что я с каждым днем все больше забочусь о твоем достоинстве, которое, впрочем, ты сам настолько возвеличил своей неподкупностью и мягкостью, что, кажется, ничего невозможно прибавить.

2. Но я, изо дня в день размышляя о твоем образе действий, все больше и больше одобряю тот мой совет, который я вначале высказал нашему Аристону, как только он приехал ко мне: ты навлечешь на себя жестокую вражду, если нанесешь бесчестие влиятельному и знатному молодому человеку1031. А бесчестию он, клянусь, подвергнется без сомнения, ибо у тебя нет никого, кто был бы выше его по должности; он же, не говоря уже о знатном происхождении, тем и превосходит твоих легатов, честнейших мужей и бескорыстнейших людей, что он квестор и твой квестор. Вижу, тебе никто не может повредить, разгневавшись на тебя, однако не хочу, чтобы трое братьев очень высокого происхождения, деятельных и не лишенных красноречия, были на тебя в гневе, особенно в законном. В течение трехлетия они, как вижу, один за другим будут народными трибунами.

3. Кто знает, как сложатся обстоятельства в государстве? Мне представляется, что они будут тревожными. Почему бы мне желать, чтобы ты испытал страх перед трибуном, особенно когда ты, без упрека с чьей бы то ни было стороны, можешь предпочесть квестора легатам из числа бывших квесторов? Если он окажется достойным своих предков, на что я надеюсь и чего желаю, то в какой-то степени слава падет на тебя; если же он в чем-нибудь погрешит, то погрешит всецело во вред себе, вовсе не во вред тебе.

Так как я выезжаю в Киликию, я счел нужным написать тебе, что мне приходило на ум, как важное для тебя, по моему мнению. Я бы хотел, чтобы то, что ты совершишь, одобрили боги. Но если ты послушаешь меня, ты будешь избегать недружелюбия и заботиться о покое в будущем.

CCLX. Гаю Меммию Гемеллу

[Fam., XIII, 2]

Лаодикея, май (?) 50 г.

Цицерон Меммию привет.

Я в хороших отношениях с Гаем Авианом Эвандром1032, который живет в твоем святилище1033, а с его патроном Марком Эмилием — в самых дружеских. И вот я настоятельнее обычного прошу тебя, если только это не обременит тебя, пойти ему навстречу в смысле жилища. Ибо в связи с начатыми им многочисленными работами для многих лиц ему неудобно переселяться в квинтильские календы. Моя скромность не позволяет мне быть более многословным в своей просьбе; однако не сомневаюсь в том, что если это не имеет для тебя никакого или имеет только небольшое значение, то ты отнесешься к этому так, как отнесся бы я, если бы ты о чем-либо попросил меня. Ты, во всяком случае, меня очень обяжешь.

CCLXI. Гаю Меммию Гемеллу

[Fam., XIII, 3]

Лаодикея, 50 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Гаю Меммию.

Обойдись, пожалуйста, так, как ты обещал мне при нашей встрече, с Авлом Фуфием, одним из моих самых близких друзей, глубоко меня уважающим и чрезвычайно мне преданным, образованным человеком, вполне достойным самой большой благожелательности и твоей дружбы. Это будет мне так приятно, как ничто никогда; кроме того, ты его навсегда свяжешь с собой узами высшего долга и глубочайшего уважения.

CCLXII. Аппию Клавдию Пульхру, в Рим

[Fam., III, 10]

Лаодикея, начало мая 50 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Аппию Пульхру.

1. Когда мне сообщили о безрассудстве тех, кто создает тебе затруднения1034, то, хотя я и был сильно взволнован первым известием, потому что ничто не могло случиться в такой степени против моих ожиданий, тем не менее, как только я пришел в себя, прочее показалось мне чрезвычайно легким, так как я возлагал и величайшую надежду на тебя и великую на твоих, и мне приходило на ум многое, заставлявшее меня полагать, что эта тревога даже послужит тебе во славу. Но меня сильно огорчило, что этот замысел твоих недоброжелателей, как мне казалось, вырвал у тебя вполне определенный и вполне законный триумф. Но если ты будешь этому придавать такое же значение, какое я всегда считал нужным придавать, то поступишь благоразумно и как победитель отпразднуешь вполне законный триумф по поводу огорчения своих недругов. Ведь я вижу ясно, что благодаря твоим силам, средствам, мудрости будет так, что твои недруги горько раскаются в своей несдержанности. Что же касается меня, то, призывая в свидетели всех богов, торжественно обещаю тебе в защиту твоего достоинства (предпочитаю говорить именно так, а не «ради твоего спасения») взять на себя в этой провинции, которой ты управлял, обязанности и роль ходатая, если дело идет о просьбах близкого, усилиях человека, любимого в городах (как я надеюсь), авторитете императора, его влиянии. Я хочу, чтобы ты и требовал и ожидал от меня всего; исполнением своего долга я превзойду твои расчеты.

2. Квинт Сервилий1035 вручил мне твое совсем краткое письмо, которое тем не менее показалось мне слишком длинным, ибо я счел, что мне наносят обиду тем, что меня просят. Я бы не хотел, чтобы представился случай, когда бы ты мог понять, как высоко я ставлю тебя, как высоко Помпея, — его одного из всех я ставлю очень высоко, как я и должен, — как высоко Брута (впрочем, при повседневном общении ты понял бы, как ты и поймешь), но раз этот случай представился, то я, если что-либо будет мной упущено, признаю, что я совершил преступление и допустил позорный поступок.

3. Помптин1036, с которым ты обошелся с особенным и исключительным доверием, — я сам свидетель этой твоей услуги, — ручается тебе в памяти и расположении, с каким он должен к тебе относиться. После того как он, совершенно против моего желания, уехал от меня, вынужденный к этому своими чрезвычайно важными делами, он тем не менее, уже готовясь сесть на корабль, увидев, что это имеет значение для тебя, возвратился из Эфеса в Лаодикею. Видя, что ты будешь располагать неисчислимыми стараниями этого рода, я никак не могу усомниться в том, что эта твоя тревога будет тебе во славу. Если же ты добьешься того, чтобы цензоры были избраны, и если будешь исполнять обязанности цензора так, как должен и можешь, то ты, предвижу я, навсегда станешь надежнейшим оплотом не только для себя, но и для всех своих. Бейся и прилагай все усилия к тому, чтобы мне никак не продлили полномочий, чтобы я, после того как удовлетворю тебя здесь, мог и там ревностно проявить свое расположение к тебе.