Соня рапортует - Рут Вернер

Спустя несколько дней хозяйка попросила меня съехать, так как никак не могла привыкнуть к моему иностранному облику. Я присмотрела другую комнату, но хозяйка не разрешала детям навещать меня.

Письмо Лену:

«Вчера провела с детьми один час. Им обоим так меня не хватает. Школьному начальству визиты родителей не по душе, и оно дает понять это. Моя хозяйка тоже не разрешает мне принимать детей у себя. Тут, в школе, по-видимому, считают носовые платки вещью греховной и думают, что детям так и полагается ходить сопливыми. Но учителя и директор — милые люди, и еда неплохая. Миша чувствует себя здесь недурно. А вот Нина утратила свою веселость и добавила к собственной невоспитанности всю шкодливость окружающих ее детей. Как мне хотелось бы, чтобы она жила со мной.

Странно, что люди, еще не пережившие трудностей, черствее и нетерпимее тех, кто уже испытал на себе, что такое война».

Моя хозяйка передумала и решила сдать комнату «джентльмену». Я подыскала другое жилье, в семье священника в сельском приходе Глимптон близ Вудстока. Супруга священника допросила меня основательно: «Принадлежите ли вы к нашей церкви?.. Не правда ли, Чемберлен изумительный человек? Возносите ли вы молитвы господу? Будете по вечерам играть с нами в карты?»

Выдержав удовлетворительно этот экзамен, я получила дозволение перебраться в очаровательный дом с садом, даже, скорее, парком, через который протекает крохотная речушка.

Раз в две недели я регулярно ездила в Лондон и описывала потом Лену свои впечатления:

«Естественно, я ненавижу шум самолетов и свист бомб; но (быть может, это потому, что у меня недостаточно силы воображения) я чувствую себя совершенно спокойной во время воздушных тревог. Мне не страшно за собственную жизнь.

А станции метро ночью! Сотни людей спят на специально сооруженных для этого деревянных нарах. Они приходят сюда уже месяцами, и тут сложился свой быт. Люди достают из объемистых узлов еду к ужину, термосы с чаем, вязанье и газеты. Отец курит, мать болтает с соседями, дети играют в прятки. Влюбленные сидят по углам, прижавшись друг к другу. С шумом подкатывают поезда. Пассажиры устремляются из дверей, стараясь не наступить на тех, кто, не найдя свободного местечка на нарах, растянулся прямо на полу…

Вчера я долго бродила по Лондону. Вид превращенных в развалины, скажем, больших магазинов надрывает мне сердце меньше, чем зрелище разбомбленной квартирки — на веревке над плитой еще висит белье…

Видела Чарли Чаплина в фильме «Диктатор» и с трудом досидела до конца. У Чаплина одна цель — рассмешить зрителей. Правда, в конце он произносит очень красивую и трогательную речь».

Я была на «Диктаторе» с отцом и не могла понять, почему ему фильм понравился. Сама я уже не могла смеяться над нацистами, даже если в карикатурном виде их изображает такой гений, как Чаплин. Но в Англии это было можно. Ситуация в стране сложилась своеобразная. С начала войны английская армия терпела одно поражение за другим. Ее выгнали из Норвегии и из Франции. В ставшей потом знаменитой маленькой гавани Дюнкерк собралось триста тысяч отступавших английских и французских солдат, которых надо было эвакуировать оттуда в Англию. Ценой потери всего их оружия и снаряжения удалось осуществить эту операцию, которая потом была названа «чудом в Дюнкерке».

После этих ударов островная Англия слабо была подготовлена к грозящему гитлеровскому вторжению. В сентябре 1940 года начались страшные, продолжавшиеся месяцами бомбардировки английских городов.

В чем была, причина столь недостаточной подготовленности? Господствующий класс и его партия, консерваторы-тори, до 1939 года благодушно позволяли Гитлеру хватать все, до чего тот мог дотянуться, в надежде, что он пойдет войной не на западные державы, а на Советский Союз. Только когда вместо этого их самих взяли за глотку, они решились действовать. Военному производству была отдана пальма первенства перед всем прочим; консервативный премьер-министр Черчилль потребовал от народа «крови, работы, пота и слез», и народ пошел на жертвы, ибо ненавидел Гитлера и фашизм. Благодаря тому, что оборонялась вся Англия, атмосфера в стране была менее удручающей, нежели в «нейтральной», окруженной и во многом податливой Швейцарии. Гитлеровской авиации не удалось сломить моральную стойкость и боевой дух народа. Совсем наоборот.

Позже, когда военное производство было запущено в Англии на полный ход, у англичан появились первоклассные отечественные самолеты, превосходившие машины люфтваффе. Английских пилотов, отличавшихся смелостью и летным мастерством, не просто любила, а боготворила вся страна. Потери среди них были во время войны велики.

Я, хотя у меня еще не было собственного жилья, с нетерпением ждала, когда снова примусь за дело.

Инструкции о первой — и о повторной, если первая почему-либо не состоится, — встрече были переданы мне по радио еще в Швейцарии. По прибытии в Лондон мне предстояло встретиться с одним советским товарищем неподалеку от Гайд-парка и по соседству с Марбл-Арч. Естественно, как и положено, когда речь идет о встречах с незнакомыми людьми, мы условились насчет примет и пароля. Просто я считаю излишним всякий раз подробно описывать эти детали.

Первая встреча в новой стране всегда волнует. Придет ли кто-нибудь? Какое конкретное задание даст на этот раз Центр? Смогу ли я его выполнить? А что, если никто не явится?

Один или два из предусмотренных сроков уже прошли, поскольку я не рассчитывала на такую задержку в Португалии и на путешествие по морю, занявшее несколько недель. Вероятно, и партнер будет рад, что на этот раз пришел не напрасно.

Я ждала долго сверх условленного времени, но никого не было. Во второй вечер — опять неудача. Спустя две недели ожидание вновь оказалось тщетным. Сейчас уже не могу припомнить, сколько раз я ездила в Лондон, как часто прогуливалась по улице взад и вперед. К тому же место было выбрано крайне неудачно: это был квартал, где промышляли проститутки, которые косились на мои частые появления там. Меня охватывала все большая тревога. Какое-нибудь недоразумение с местом встречи? Быть может, я что-то перепутала? Наведываться в советское посольство не разрешалось, да я бы так никогда и не поступила.

Не исключалось, что я неумышленно допустила какую-то ошибку, что в Швейцарии произошло что-то в связи с арестом Германа или с предательством Олло. Наконец, что-то могло случиться в аппарате Альберта, совершенно безотносительно ко мне. Я знала, что контакт с агентами, способными поставить под угрозу работу, прекращается, и, случись такое, не обиделась бы. В нелегальных условиях самое важное — обезопасить работу. Я собиралась, если не смогу продолжать свою прежнюю деятельность, подыскать себе какой-нибудь заработок, вступить в английскую партию и по-прежнему работать как коммунистка.