Соня рапортует - Рут Вернер

Никто в Ко не знал, куда мы отвезли детей. Оказавшись в чужой для нее обстановке, Нина при расставании цеплялась за меня и заходилась в крике. Миша, сам близкий к тому, чтобы разреветься, обнимал и утешал ее. Я пережила редкий для меня момент отчаяния. Что же это я делаю с детьми? Окруженная Швейцария, арест Германа, предательство Олло — увижу ли я еще своих ребятишек?

Только после того, как мы уже упаковали наши вещи в Ко, я поговорила с Олло. Она постарела и была настроена еще более истерично, чем раньше. Я объявила ей, что отослала Мишу и Нину и что ей придется привыкать к разлуке. Дети в надежном месте, а что случится со мной, мне абсолютно все равно. Она знает меня и знает, что я не из трусливых. Тем самым я впервые намекнула, что мне кое-что известно о ее предательстве. Олло словно окаменела и с посиневшими губами рухнула на пол. Такой припадок у нее уже был несколько месяцев назад. Спустя несколько дней она, горько плача и раскаиваясь во всем, что натворила, уехала к брату в Германию.

Я много раздумывала над тем, как такое могло произойти и не лежит ли вина на мне самой, так как я доверилась ненадежному человеку.

Политические убеждения Олло, не имевшей ни теоретических знаний, ни классового сознания, основывались только на привязанности к нашей семье. Когда она решилась порвать эту связь из-за чрезмерной, болезненной любви к моему младшему ребенку, наступил, если можно так выразиться, моральный и политический распад личности.

Вернувшись в Германию, Олло по собственной инициативе разыскала одну старую знакомую нашей семьи, и та помогла ей устроиться на работу в детский пансион. Его заведующая, в частности, давала приют и детям, которым грозила опасность из-за их расовой принадлежности или из-за политических убеждений их родственников. Когда Олло не понравилось какое-то распоряжение заведующей, она попыталась и тут пустить в ход донос, но сразу же выдала себя. Заведующая вовремя узнала об опасности и успела переправить детей в другое место. Мне об этом стало известно лишь после 1945 года.

Мы покинули Кротовый холм. Горный ландшафт стал частью моей жизни. Я знала его во все времена года, во всех настроениях: благоухание весной, солнечные закаты на фоне заснеженных французских Альп, Женевское озеро, огни Монтрё, еловый лес на ближних склонах и покрытые цветами луга вокруг дома. Пейзаж никогда не приедался, он был моей ежедневной радостью, и отрывалась я от него с болью в сердце.

Альберт был доволен нашим переселением из Ко в Женеву, поскольку, помимо передачи донесений, я должна была еще подготовить для него радиста.

Речь шла о швейцарце по имени Эдмунд Хамель, у которого был в Женеве небольшой радиомагазин — ремонтная мастерская. Над магазином помещалась скромная квартира. Эдмунд был порядочный, добродушный человек, его жена Ольга — темпераментная красавица с густыми черными как смоль волосами и такими же черными глазами. Трудно было поверить, что она может быть довольна такой жизнью. Когда мы лучше узнали друг друга, она рассказала мне, что сама родом из деревни, работала в городе в баре и там повадки мужчин очень скоро стали ей поперек горла. Тут появился Эдмунд, порядочный, солидный, спокойный и застенчивый; это ей понравилось.

Оба были коммунистами, Ольга обслуживала магазин, Эдмунд был радиотехником. Из-за профессиональных обязанностей свободного времени для учебы у него оставалось мало. Мы решили сделать радистку и из Ольги. О, эта работала с азартом! Занятия проводились по вечерам. Случалось, что заспанный Эдмунд в пижаме и ночных туфлях заглядывала кухню, где мы практиковались, и жалобно вопрошал: «Еще не кончили? Когда же наконец ты пойдешь спать?» Ольга нетерпеливо отмахивалась. Однако поднимать Эдмунда на смех не было никаких причин. Он взялся за очень опасную тогда работу радиста и позднее, оказавшись в трудном положении, вел себя мужественно и умно.

Я провела много вечеров в этой всегда заботливо убранной, чистой квартирке и охотно занималась с обоими. Иногда меня заменял Лен. Хамели не знали ни наших имен, ни нашего адреса.

В Женеве я по желанию Альберта радировала не из нашей двухкомнатной меблированной квартиры, а из кухни Хамелей или из других предложенных им мест. Запомнилась мне, например, одинокая дачка в лесу близ Женевы. Я выходила в эфир примерно дважды в неделю и передавала свои и его донесения: донесения Альберта имели большее значение.

Поздней осенью 1940 года Центр предложил Лену и мне перебраться в Англию. Альберт был против. Мне кажется, он счел мое согласие своего рода дезертирством. Но тогда это было «дезертирство» в страну, которая воевала и которую жестоко бомбила фашистская авиация, еще имевшая в то время превосходство. Альберт вел важную работу и поэтому хотел удержать при себе Лена и меня. С другой стороны, Джим уже прошел обучение, Ольга и Эдмунд должны были скоро стать опытными радистами, да и Лен на какое-то время оставался в распоряжении Альберта. Как бывший интербригадовец, Лен не мог ехать через Испанию и должен был оставаться в Женеве, пока мы не разработаем для него подходящий маршрут.

В Англию в то время добирались немыслимо кружными путями. Во Франции была открыта одна-единственная узкая дорога; она вела к испанской границе через территорию, где «правил» гитлеровский вассал генерал Петэн. Оттуда надо было ехать через Испанию и Португалию, а из Лиссабона предстояло добираться в Англию по воздуху или по морю.

Я решила отправиться в Англию в конце декабря.

Когда я в последний раз пришла, к Ольге и Эдмунду, Эдмунд слонялся по комнате очень расстроенный, Ольга бросала на него укоризненные взгляды, потом вдруг села, закрыла, как это делают крестьянки, лицо фартуком и зарыдала.

Дальнейшие занятия с ними взял на себя Лен. Позднее Хамели получили «выход» на Джима. Оба они стали хорошими радистами. Альберт заваливал их важными материалами, и они работали не за страх, а за совесть в течение трех лет, пока в октябре 1943 года их не запеленговали во время сеанса и не арестовали.

Альберт, то есть Шандор Радо, описывает в своей книге «Под псевдонимом Дора», как в ходе операции под личным руководством начальника швейцарской политической полиции, в которой принимали участие 70 (семьдесят!) полицейских с розыскными собаками, был произведен этот арест. Чтобы дать читателю представление о том, как пеленгаторы «ловят» радиопередатчик, привожу выдержки из доклада швейцарской полиции, процитированного в «Под псевдонимом Дора» (речь идет о передатчике Джима):

«Во время наблюдения в Женеве (за Хамелями) мы засекли… третью станцию…

9.10.43 — мы уверены, что она в Лозанне.