Соня рапортует - Вернер Рут

Рут Вернер

Соня рапортует

© Рут Вернер, 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Часть I

После смерти матери в 1947 году шестеро ее детей, давно ставших к тому времени взрослыми, тщательно разобрали письма, написанные родителям. Каждый взял свои письма.

Мое первое письмо, которое я сейчас держу в руках, написано почерком десятилетней девочки в период Первой мировой войны, в голодном 1918 году, за восемь месяцев до революции в Германии. Из-за сильного истощения меня послали к знакомым в деревню, у которых была дочь, моя ровесница.

Гросмарценс, 30 марта 1918 года

«Дорогая мама! Я очень обрадовалась твоей открытке. Днем я совсем о вас не скучаю, только вечером, когда лежу в постели. Сегодня я беседовала с господином Фингергутом – дедушкой Эрны. Один из его многочисленных вопросов: «У твоего отца большое состояние?». Я ответила: «Да». Потом был ужин. Вначале подали большое блюдо с жареной картошкой. «Эрна управится с ним одна», – сказал господин Фингергут. Сразу же внесли еще одно блюдо. В картошке было четыре яйца и кусочки сала. Картошка плавала в жире. После этого можно было еще отведать желе с ванильным соусом. Объевшись до смерти, я отправилась спать.

Привет от твоей счастливой дочки. Можешь себе представить: пока я здесь, я съела всего четыре бутерброда, поскольку здесь много других чудесных вещей. Это действительно так».

Летом того же года меня вместе с шестилетней сестрой отправили в детский пансионат на побережье Балтики, принадлежащий городским властям Берлина. Маленькая сестренка, которая еще никогда не расставалась с домом, плакала. Я называла ее Рева.

2 июля 1918 года

«Дорогая мамочка… Рева очень обрадовалась письму, но если бы я каждый раз, когда она начинает плакать, давала бы ей конфету, то во всем Берлине их вскоре бы не осталось ни одной. За столом она больше не сидит рядом со мною, и знаешь почему? Радуется, что я ей теперь не твержу постоянно: «Ты должна есть прилично». Действительно, она всегда обкусывает хлеб по краям, так что толстый кусок масла остается напоследок. Вообще мы едим потрясающе много. Здешняя сестра-хозяйка говорит, что в Берлине нет картошки. Обычно Рева держится молодцом».

Август 1918 года

«Дорогая мамочка, представь себе: Рева поправилась на три, а я на четыре фунта! Хочу тебе кое-что рассказать. От нас должен был отправляться транспорт. Приготовили 600 бутербродов, упаковали и снесли вниз чемоданы. Выезд намечался на утро, но пришла телеграмма, что в Гамбурге якобы бастуют и ехать нельзя. И сейчас еще все сидят здесь. Я уже довольно много беседовала с господином городским советником Рабновом, который сейчас находится здесь. Каждый раз я чувствую себя как на экзамене: такие хитрые вопросы он задает. Господин Рабнов говорит, что всегда считал моего отца «пацимистом». Кажется, он употребил именно это слово; смысл его – за мир.

Дорогая мамочка, соберись с силами – начинаю теперь исповедоваться: мой передник разодран так, что заштопать невозможно. У Ревы платье совсем расползлось, держится на ниточках».

Особенность моих юных лет заключалась в противоречии между большой виллой на Шлахтензее, в которой мы жили, и нашим сравнительно скромным жизненным уровнем. Научная деятельность отца служила интересам рабочего класса. Имя отца – Рене Роберт Кучински, его профессия – экономист. Для столь большой семьи заработки отца были не очень велики. Ситуация еще более обострялась инфляцией, характерной для тех лет. Так мы и жили, довольные всем, но значительно скромнее, чем это можно было бы предположить, глядя на большой дом, приобретенный некогда состоятельным дедом. Со свойственной детям беззаботностью мы частенько подшучивали над бережливостью матери.

А вот письмо, написанное летом 1923 года. Я закончила школу-десятилетку (лицей), мне было 16 лет, и я достаточно хорошо знала, что такое «пацимист». Началась инфляция. Путешествуя в период школьных каникул, я отправила домой открытку:

11 июля 1923 года

«…Цены здесь такие, что волосы встают дыбом. Мне пришлось одолжить 5 тысяч марок. К счастью, хлеб мы получили по карточкам. Не посылай только шляпу. Если хочешь что-либо послать, то тогда колбасу. Здесь она стоит 15 тысяч марок за четверть фунта. Если будешь что-либо посылать, то тогда по возможности и сахар. Можно обойтись и без него, но очень хочется…».

В августе 1923 года родители уехали. Я писала им из дома:

«Дорогой отец, последнее мое письмо к тебе для меня самое дорогое, поскольку после него вы уже вернетесь домой. Сегодня царит большое возбуждение, вызванное скачком доллара до трех миллионов[1]. Мы ходили за покупками до и после обеда. Многообещающее событие для тебя: «Целендорфер анцейгер» опубликовал первый раздел передовицы «Статистика – это будущее Германии».

Мамочка, у нас нет ни грамма сахара. Это ужасно. Вряд ли он появится и ко дню рождения отца. О муке: шесть талонов я, правда, нашла, но давно их уже использовала: дети так много едят».

Дети – это мои младшие братья и сестры и мой брат Юрген, который старше меня на 2,5 года.

В 1924 году я стала ученицей в книжном магазине юридической и общественно-политической литературы Р. Л. Прагера по адресу: Берлин, Норд-Вест, Миттельштрассе.

Два года я читала главным образом прогрессивную литературу, видела и понимала богатство немногих и бедность большинства, нищенствующих безработных на уличных перекрестках, думала о несправедливости этого мира и о том, как ее можно устранить. Более ярким стал контраст между моим домом и положением ученицы. Я наблюдала страх взрослых людей перед угрозой увольнения, который охватывал их в конце каждого месяца. Первой жертвой стала моя подруга Марта. Учеником в магазине работал также Хейнц Альтман, член Коммунистического союза молодежи Германии. Он подтолкнул меня к решению вступить в КСМГ.

Ниже письмо, написанное во время отпуска, когда я работала ученицей в книжном магазине.

Август 1925 года

«…Я прекрасно чувствую себя в горах. Здесь так чудесно, что даже не задумываешься об окружающей тебя красоте. Девятичасовой рабочий день у Прагера – все это позади. Работа и Берлин здесь просто забыты. Мамочка, вчера получила твою открытку. Прошу тебя, забудь об экономии и не наклеивай больше марки ледникового периода истории: теперь здесь другие письмоносцы, чем в те времена, и мне приходится на почте платить штраф.

Юрген мог бы также написать письмо в промежутках между своим «Марксом»[2]. Я получаю очень много писем. Даже контролер билетов вокзала Целендорф-Вест – и тот прислал мне открытку.

Дорогой Юрген, читать одного Маркса скучно, тяжело и непонятно. Я сейчас читаю Витфогеля «История буржуазного общества». Это я понимаю лучше».

Письмо из Шлахтензее родителям, 9 сентября 1925 года

«Дорогие родители, из ваших скудных сообщений почерпнешь немного. К тому же в вашей маленькой открытке чуть ли не половину невозможно прочитать. В воскресенье был Международный день молодежи. Собралось десять тысяч молодых людей – здорово! Когда вы вернетесь?

Отдыхайте подольше. Здесь без вас, я ручаюсь, еще несколько недель все будет в полном порядке. Вскоре в Россию поедет делегация рабочей молодежи. Так что не удивляйтесь, если получите от меня следующую открытку из Советского Союза. К сожалению, о моей кандидатуре речь не идет.

В Коммунистическом союзе молодежи уйма дел. Сразу же после этого письма я сажусь за реферат, с которым выступаю завтра. Тема – «Профсоюзы и работа с молодежью». 75 процентов всей нашей работы должна ныне составлять работа в профсоюзах».

Отпуск на втором году обучения я проводила в Аренсхоопе.

3 августа 1926 года

«Всем! Здесь чудесно. Я живу у одной старушки, снимаю комнату без питания, но с постельным бельем. Это обходится 15 марок в неделю… Напротив меня живет еще один отдыхающий. Чтобы не было недоразумений с единственным ключом от входной двери дома, я пробираюсь в свою комнату через окно.

Тетя Алиса[3] очень мила со мной, но наряды ее ужасны. На ее выходном платье сзади 24 пуговицы, которые мне постоянно приходится застегивать. Здешняя публика: примерно пятьдесят отдыхающих, половина – читатели местной бульварной прессы[4] и шестеро – газеты «Фоссише цейтунг»[5] – органа буржуазно-демократических кругов, предназначенного для сельского населения».

В последующие годы отец ежегодно проводил по шесть месяцев в США, где занимался исследованием американского финансового капитала. Поскольку мать уезжала с отцом, одна наша знакомая взяла на себя заботы о доме, и в те месяцы я стала «главой семьи». Когда мой брат Юрген в 1926 году уехал учиться в США, поток писем в Америку возрос.