Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Николай Егорович Врангель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По прибытии в Петербург в отделе приказов «Правительственного вестника» я прочел прошение Дохтурова об отставке и сообщение, что отставка принята. Этот приказ удивил меня. Но в этот же день я узнал, что происходило. Оказалось, что отставка Дохтурова была не настоящей – только для того, чтобы обмануть Европу, и что Дохтуров уже довольно давно откомандирован в Сербию в помощь Черняеву[86]. Через несколько дней, когда я вернулся в гостиницу, мне сообщили, что ко мне дважды приходил какой-то немецкий генерал и просил передать мне, что зайдет еще раз через несколько часов. Позднее так называемый «немец» вошел ко мне в комнату: это был Дохтуров в форме сербского генерал-лейтенанта. Он только что прибыл по приказу Государя, желавшего лично ознакомить его с событиями в Сербии[87]. Государь был настолько обеспокоен событиями в Сербии, так боялся, что поддержка Сербии Россией станет известна Европе, что Дохтуров не мог показаться во дворце ни в форме русской армии, ни в форме сербской армии, а непременно во фраке. Он беспомощно пожимал плечами и говорил, что никак и нигде фрака найти не может. Во всех магазинах, где он побывал, отсутствовал его размер. После долгих поисков нам наконец удалось достать фрак, и, справившись с этой неразрешимой проблемой, Дохтуров рассказал мне о военных действиях в Сербии.
Ситуация была далеко не блестящей. Как всегда, мы легкомысленно позволили себе пойти на поводу минутного энтузиазма и бросились в воду, не зная броду. Сербское движение было целиком делом пропаганды Славянских комитетов. В самом начале правительство России это движение не поддерживало, но и мужества положить ему конец у него недостало, и постепенно оно оказалось впутанным в эту авантюру. Сербская армия была плохо организована, плохо вооружена; не хватало офицеров. В армии добровольцев под началом Черняева, если только можно назвать армией эту массу плохо организованных соединений, не хватало людей, и в ней не было никакого объединяющего начала. В основном эта армия состояла из неудачников, которые, по той или иной причине, должны были отказаться от военной службы в России и отправились в Сербию в надежде получить хоть какое-то положение[88].
– У этих добровольцев есть возможность умереть героически и бессмысленно, что они и делают, – сказал Дохтуров. – Но, чтобы выиграть войну, этого недостаточно, и вся эта затея закончится печально. Россия либо станет посмешищем Европы, либо будет втянута в войну, гораздо более кровавую и не сулящую нам никаких преимуществ.
Я спросил его, что он думает о Черняеве.
– Черняев – очень талантливый и очень храбрый офицер, но столь же легкомыслен, как и те, кто послали его. Он заварил кашу, которую невозможно есть. Но ему везет. Вопреки всяким ожиданиям он продержался всякими приемами несколько месяцев, а теперь, когда он не в состоянии больше этого делать, его отзывают в Петербург. Похоже, что он родился в рубашке.
– Кого назначат на его место?
– Молю Бога, чтобы не меня. Нетрудно отправиться на смерть самому, но ужасно жертвовать ни за что жизнью тысяч.
– Но ты ведь можешь отказаться?
– Что ты говоришь! – сказал Дохтуров со злостью. – Отказываться можно, когда есть выбор. Но когда дело идет о безвыходной ситуации, такого выбора нет, ни солдат, ни служитель церкви не имеет права сказать «нет». Забыть о существовании своего собственного «я» – становится долгом.
Несчастного Дохтурова назначили на место Черняева. И он прямо из дворца направился в Сербию.
Начинается война
Вскоре объявили войну с Турцией[89]. Происходившее в Москве и Петербурге было похоже на то, что происходит в таких случаях во всех больших городах. Общество охватила лихорадка квасного патриотизма. При виде марширующих, даже когда публика знала, что марширующие всего лишь возвращались с учений к себе в казармы, она кричала «ура» и, как стало модно, «живио». В театрах по десятку раз требовали исполнения национального гимна, газеты на улицах покупались нарасхват, и кто-нибудь читал вслух статьи о войне, хотя радостных известий не было. В ресторанах рекой текло шампанское, омывая встречи гвардейцев, никуда пока не собиравшихся. Военная молодежь рвалась в бой и принимала любые назначения. Те, у кого было больше здравого смысла, просились в многочисленные штабы, где опасность была меньше, а возможность получения награды больше. Гражданские лица стремились в Красный Крест, где много платили. Пожилые дамы щипали корпию и пили чай с одним куском сахару, откладывая другой для раненых. Молодые женщины изменяли своим гражданским поклонникам и заводили романы с будущими героями, скрашивая их последние дни перед отправкой на фронт, где их поджидала героическая смерть.
Имена главных героев, Дубасова, Шестакова, Рожественского[90], были на устах у всех. Все отправились на «веселую прогулку», как тогда говорили, добывать Георгиевские кресты. В действующую армию поехали великие князья, и за ними последовала Императорская гвардия, что было совсем неслыханно. Но вскоре всем стало ясно, что прогулка не была столь уж «веселой» и что «больной человек», как называли тогда Турцию, вовсе не находился при последнем издыхании, как предполагали близорукие врачи. Тогда радостные победоносные звуки смолкли и раздались голоса, направленные против правительства, которое так необдуманно ввязалось в эту авантюру. Громче всех возмущались те, кто вчера кричал «ура» по-русски и по-сербски.
Потом начали говорить о Радецком[91], Скобелеве и Гурко[92]. Поскольку кампания затянулась, вернулись к обычной жизни, заговорили о моде и стали заниматься обычными делами. Только имя Скобелева звучало все чаще и громче. Он становился народным героем. Я не отрицаю и не хочу отрицать военный талант Скобелева или его храбрость, но нет никаких сомнений, что его быстро растущая слава и шум, поднятый вокруг его имени, были до большой степени созданы им самим. Для рекламы он жертвовал всем и заранее начал готовиться к этому, чтобы в нужный психологический момент его не забыли. Со своей точки зрения, он, конечно, все делал правильно. «Если к славе относиться с уважением, – говорил он обычно, – то за этой непостоянной дамой надо постоянно ухаживать». Так он и делал.
Когда он вернулся из Средней Азии, где получил не одну награду, Александр II отнесся к нему далеко не благожелательно. Все предсказывали, что его песенка спета и что никакого назначения на войну он не получит. Несмотря на это, перед отъездом в действующую армию он
