Ветер с океана - Сергей Снегов

Уже с полгода в порту не появлялось сразу столько судов, они теперь приходили чуть ли не каждый день, чуть ли не каждый день уходили. Управляющему хотелось устроить промысловому отряду торжественную встречу, он поручил организовать ее Соломатину.

База и траулеры, по расписанию должны были показаться в канале около четырех часов дня. В этот день Соломатин поехал на обед в машине Алексея. Алексей хотел навестить сына, он всегда посещал больницу в свой обеденный перерыв. Соломатин был так хмур и неразговорчив, что Алексей с удивлением спросил, не случилось ли чего?

— Ничего не случилось, — недовольно сказал Соломатин. — Не умею я парады организовывать, вот и вся причина.

Алексей догадывался; что дело не в одном неумении организовывать празднество. Он сказал:

— А что организовывать? Народ придет на встречу сам, оркестр ты заказал, а говорить будем мы с Шалвой Георгиевичем, еще один капитан и один матрос — вот и вся торжественная встреча.

У дома Соломатин вышел, Алексеи поехал дальше. Соломатин снял пальто, скинул ботинки, надел комнатные туфли — и делал все это не торопясь. Нужно было совладать со скверным настроением. Он уже не раз поступал вот так же — задерживался в прихожей, придавал лицу веселый вид, чтобы войти в комнату с улыбкой. Ольга Степановна в последнее время легко огорчалась, он остерегался расстраивать ее хмурым выражением лица.

— Давай есть, Оля, я проголодался, — сказал он весело. Ольга Степановна быстро накрыла на стол и села обедать с мужем, потом понесла на кухню посуду, он прилег. Вернувшись, она присела рядом с ним.

— Поспишь, Сережа, или поболтаем?

Он сокрушенно поглядел на стенные часы.

— Отличное бы дело — поспать, да не выйдет. Скоро собираться на пристань. Ты сегодня была у Юрочки. Как он?

— Все так же. Состояние пока неопределенное. Слушай, ты читал стихи Шарутина в «Маяке»?

— Конечно. А почему ты о них спрашиваешь?

Она взяла со стола газету и развернула на третьей полосе.

— Они попались мне на глаза, я снова перечла их. Многое мне кажется странным. Например, заглавие: «Большой воды мечтатели». Какой смысл вкладывается в эту фразу? Имеет ли она вообще смысл?

Он пожал плечами.

— Поэты любят говорить по-своему, пооригинальней. Я так толкую название его новой книги: стихи о тех, кто любит океан, кто мечтает об океане, кому тесно в море.

— Тесно в море? — переспросила она с изумлением. — А какая разница — океан или море? Вода везде одинаковая. В океане, в море ли — на всех сторонах вода сливается с небом, горизонт везде один и тот же.

Он засмеялся, обнял жену, ласково привлек ее к себе. Она никогда не ходила ни в море, ни в океан, она не может понять, что испытывает моряк, когда выходит на открытый простор из сдавленного берегами бассейна. Все меняется! Да, разумеется, поверхностному восприятию картина кажется неизменной — вода до горизонта и все тут! А куда она простирается за горизонт? Как далеко отодвинулись берега? Что у тебя под килем — десяток метров или километры? Какая волна качает тебя — мелкая, короткая, или водяной вал на сто метров? И даже если картина физически и одинакова, психологически она воспринимается по-иному. В море знаешь — день хорошего хода, где бы ни находился, обязательно достигнешь берега. А в океане — недели мчись великой водной пустыней, великолепной пустыней зелено-синей воды — нет берегов, один ты на этих гигантских просторах! Ощущаешь величие мира, сам становишься сопричастен величию того удивительного явления, которое называется «планета Земля, а пять четвертых ее — океан».

— Ты тоже заговорил поэтическим языком, Сережа!

— Вероятно, поэтический язык — самый точный для выражения того, что чувствует в океане человек.

Она сказала задумчиво:

— Видимая глазу картина — одна, а чувствами воспринимаешь ее по-разному. Можно доказать, что так бывает?

— Вероятно, можно, но я не берусь. Просто устанавливаю факт. Могу привести лишь пример. Корова и человек видят один и тот же пейзаж, но воспринимают его по-разному. Корова ест траву, и если она в разных местах одинаковая, пейзаж для нее — один. А человек пейзажем любуется, он в каждом новом месте видит иные картины.

Ольга Степановна посмотрела в окно.

— Пора одеваться, Сережа, Твоя машина пришла.

Он зевнул, без охоты надел пиджак. Она вынесла из спальни букет цветов. Пораженный, он уставился на них. Она со смехом сказала:

— Ты, кажется, удивлен. Приходят твои товарищи, Твой друг и учитель Березов. Как же их встречать без цветов?

Он вышел первый, сел в машину впереди. По мере приближения к порту, на улице становилось больше прохожих. На площади перед «Океанрыбой» машина остановилась, дальше надо было идти пешком. Толпа валом валила на пристань. У первого причала Соломатин вдруг остановился. Она потянула его за руку, он не шевельнулся.

— Что с тобой? — спросила она встревоженно.

Он показал на холм, возвышавшийся над мостовой.

— Узнаешь место, Оля? Она сказала, растроганная:

— Да, конечно. На этом холме я всегда поджидала тебя. Сколько раз ты приходил с океана, сколько раз я взбиралась на вершину холмика, чтобы увидеть твое судно издалека… Пойдем, Сережа, проехала машина Кантеладзе, он будет ждать тебя.

Он не тронулся с места.

— Да, много раз! — сказал он. — И каждый раз ты встречала меня с цветами. Я смотрел с мостика в бинокль, искал прежде всего тебя и когда находил, старался разглядеть, какой у тебя букет. Я так удивлялся, так радовался… Зимой прихожу, кругом снег и лед, у тебя в руках цветы. И я всегда расспрашивал, где ты их достаешь, а ты смеялась, или отмалчивалась, или говорила: «Их достает моя любовь к тебе, больше ни о чем не допытывайся!» И сейчас зима, а у тебя в руках цветы. Может, хоть теперь скажешь, откуда они?

Она сказала:

— Сережа, мы опоздаем. А цветы заказываю заранее в Ботаническом саду, там привыкли к моим просьбам. Прошу тебя, пойдем.

Он и на этот раз не двинулся.

— Привыкли к твоим просьбам, — сказал он задумчиво. — Да, почему не привыкнуть? Так и я привыкал к тому, что меня окружает многие месяцы один и тот же горизонт — вода, переходящая в небо, небо, становящееся водой… На тысячи миль — однообразный морской простор. Пустота! То бурная, то ясная, одна пустота, ничего кроме пустоты. И всегда качает койку, а иной раз швырнет с койки на пол. И день изо дня повторяется одно и тоже. Думаешь о береге, гадаешь, как с тобой, как с детьми? А когда подходишь к берегу, так волнуешься, так ждешь встречи…

Она сказала нетерпеливо:

— Теперь тебе не надо волноваться, я всегда рядом. Поговорим об этом в другой раз. Времени на любые разговоры у нас хватит.

— Да, хватит, ты права. На любые разговоры, даже самые длинные. А о чем нам разговаривать, Оля? Ночью ты спишь, так спокойно, так красиво спишь. А я каждую ночь просыпаюсь: кровать ходит, как койка, чудится, что в шторм попали, надо скорей на мостик… Разбудить тебя, рассказать, какие одолевают кошмары? Этого ты хочешь?

— Вижу, ты хочешь опоздать на встречу! Он чуть не крикнул:

— А ты боишься пропустить спектакль? Вот оно, твое отношение, твои привычки: театр устраиваете на причале! Цветы, торжественные речи, рукоплескания… А я со вторым своим домом встречаюсь, с родным своим домом, из которого ушел! Да что говорить!

Он повернулся, быстро пошел к выходу.

Окаменев, она только смотрела, как он проталкивается сквозь толпу. Громкоговоритель объявил, что суда уже прошли поворот канала, через десять минут первые начнут швартоваться.

Проходившая мимо девушка с тощим букетиком в руках восхищенно посмотрела на букет Ольги Степановны и сказала:

— Какие цветы!

Ольга Степановна устало посмотрела на нее. Девушка была рослая, румяная, в модной шубке.

— А вы кого встречаете — мужа или жениха?

— Жениха. — Девушка густо покраснела. — То есть, еще не жениха… Просто друга. Он, правда, написал в последнем письме, что хочет…

Ольга Степановна, не дав ей договорить, протянула букет.

— Возьмите.

Девушка робко взяла букет, стала горячо благодарить. Ольга Степановна через силу улыбнулась ей и пошла назад — к выходу.

Толпа валила на пристань, Ольга Степановна одна шла против течения — медленно, устало. В толпе встретилось несколько знакомых, они здоровались, спрашивали, почему она идет из гавани, а не в гавань, и где Сергей Нефедович. Она отвечала, что муж в управлении, а ей нездоровится, думала побыть на встрече, но не сумеет.

Дома она села на диван, молча смотрела в темнеющее, окно, вспоминала прошлую жизнь, думала о жизни сегодняшней, о так неожиданно разразившейся ссоре с Сергеем — и все отчетливей и больней чувствовала, что неожиданность только кажущаяся, ссора, немного позже или раньше, должна была произойти, она стала неизбежной.