Ветер с океана - Сергей Снегов

Кузьма не шевельнулся.

— Не пойду…

— Почему так?

— Пять лет с ним плавали. Он обо мне одно хорошее высказывал. Еще объявит, что теперь по-другому оценивает… Лучше уж с вами.

— Значит, продолжаем беседу?. — Да уж так получается.

— Не одного меня, всех ты нас беспокоишь. Перестал интересоваться семьей. Раньше такого поведения у тебя не замечалось.

Кузьма хмуро ответил:

— Что семью интересует, все выполнил.

— Что ты имеешь в виду?

— Вчера послал Лине с верным человеком всю получку за два рейса. Полностью перекрыл потерянные деньги, еще столько же добавил заработанных за повторный рейс.

Алексей холодно спросил:

— Она поблагодарила? Кузьма опустил голову.

— Не взяла… Велела [передать, что если по почте пошлю, тоже возвратит.

— Не взяла! И как ты это толкуешь!

— Ни любви, ни уважения ко мне…

— Любовь, ты сам сказал — ваше личное… А что до уважения, то за что тебя уважать? Почему не ответил на последние радиограммы? Чуть до болезни не довел родных своей молчанкой. Придумал же такой метод издевательства!

— Мало я потрудился, стало быть, раз не за что уважать? — с обидой опросил Кузьма.

— Мы с тобой однажды уже разъясняли этот вопрос. Как раз перед твоим уходом на «Бирюзе». Ты требуешь, чтобы тебе в ножки кланялись за твой труд. А как тогда с равенством будет?

Кузьма ответил с вызовом:

— В жизни везде неравенство. Тот — начальник, этот — подчиненный, один работяга, второй — лодырь, кто-то трудовой герой, а кто-то тунеядец. А раз так, то хочу быть сверху, а не снизу.

— Интересная жизненная философия!

— Какая ни есть, а не опровергнете! Разве не по работе… — Бык больше тебя наработает.

— Быков тоже ценят.

— Ценят — да. Ты же требуешь не цены, а высокого человеческого уважения. И почет, которого ты домогаешься от людей, нужен тебе, чтобы подминать их под себя. Ты эксплуататор своего трудового почета, вот ты кто!

— Эксплуататоров у нас давно — тю-тю!

— Конечно, нету неандертальцев, которые тащат за волосы соседа в свою пещеру. Или князей, которые кичились голубой кровью. Или богатеев, давивших тяжестью золотого мешка. Все эти грубые формы угнетения человека — сила, титулы, богатство — истреблены у нас. Зато люди, мечтающие покуражиться — а ты из таких, — нередко, очень нередко используют свои достоинства во вред другим.

— Вас огорчает, что для эксплуататоров своего почета нет статьи?

— Радует! Не дай бог, если бы такие тонкие дела решались статьями. Но и помириться с теми, кто унижает других, чтобы возвеличить себя, нет, ни один честный человек с этим не примирится. Хочешь знать правду? Твой индивидуальный интенсивный труд с общественной точки зрения — непроизводителен.

— Вот это новость!

— Очень жаль, что для тебя это новость. А ведь ты учил в школе, что по Марксу производительный труд — это такой труд, который укрепляет и развивает общество. Мы строим коммунизм — и материальное благополучие и новые, благородные отношения между людьми. Разве не записано в главном документе нашей эпохи: человек человеку — друг, товарищ и брат! Материальное благополучие твой труд увеличивает. Это хорошо. А дружеские взаимоотношения, коммунистическую психологию?.. Это он развивает? Вот почему я говорю — труд твой можно ценить. Но собственное твое отношение к своему труду — нет, оно не вызывает уважения!

Кузьма покачивал головой.

— Эксплуататор трудового почета! Хитро заверчено! — Он помолчал. — Раз уж коснулось насчет Лины… Неладно все обернулось. На пристань встречать не пришла. Денег не приняла. Разводом грозится. Не хочет меня видеть…

— А ты приди к ней сам, узнаешь, хочет ли тебя видеть?

— А если прогонит? Прогнала же друга, что принес ей деньги!

— Один раз прогонит, иди в другой. Ты ей муж, отец ее ребенка. И ты ее обидел — не забывай об этом.

— Не знаю, не знаю…

— Думай, что делать. И возвращайся домой от своего Ходора. И лучше — с Алевтиной и ребенком. А теперь извини — дела.

Кузьма встал, хотел что-то сказать, но, раздумав, молча вышел.

15

Луконин вернулся в Светломорск в марте. План большого поиска в океане был разработан в деталях, надо было его осуществлять. Морозильный траулер «Чехов» должен был появиться в порту в апреле, в отряд, кроме него, входили суда поменьше. Луконин пошел к Соломатину согласовывать оперативные вопросы и узнал, что Сергей Нефедович, возглавив промысел в Северо-Западной Атлантике, ушел туда на «Тунце».

— Ищу нового заместителя, дорогой Василий Васильевич, — со вздохом сказал Кантеладзе. — Такой хороший был зам, все знал, все понимал. Но душа рвалась в морскую даль, пришлось посчитаться с требованием его души.

— Нового заместителя найдете, — сказал Луконин. — Свято место пусто не бывает.

— Какая же святость? Очень беспокойное местечко — зам. Хорошего моряка сюда надо. Вы не пойдете, Василий Васильевич?

Луконин только насмешливо улыбнулся. Иного ответа Кантеладзе и не ждал. И оценив значение улыбки всегда серьезного капитана, Кантеладзе рассмеялся, словно сам сказал что-то очень смешное.

— Идите к Березову. Оперативное руководство промыслом опять вручили ему..

У Березова Луконин попросил, чтобы ему передали целиком команду «Бирюзы» вместе с ее капитаном, она составит костяк экипажа «Чехова». Остальные суда промысловой экспедиции Луконин согласился комплектовать обычным порядком, постепенно подбирая моряков из тех, кто уже не раз ходил в море, — рейс предстоит дальний и долгий, понадобиться побывать в разных климатических районах. С Карновичем разговор был простой, тот с восторгом принял предложение командовать «Чеховым». А чтобы не терять времени, пока в порт прибудет новый траулер и в отделе кадров подберут экипажи на другие суда, Карнович согласился сделать короткий выход в Балтику и Северное море. Начиналась весенняя путина, вылов той самой салаки, «проклятой рыбешки», которая в прошлом году вызывала такое негодование у молодого капитана. Сейчас он говорил о «салачном рейсе» с ликованием, а Шарутин, разделявший радость своего друга, даже написал стих о «салачке и корюшке, нежной и тонкой, пахнущей зеленым огурчиком» и читал новое творение всем знакомым.

«Салачный рейс» продолжался около месяца. Получив радиограмму, что в Светломорске ошвартовался «Чехов», Карнович помчался из Северного моря в порт. Здесь экипаж «Бирюзы» распрощался со своим судном и перешел на новый траулер. В солнечное весеннее утро Алексей поднялся на палубу «Чехова». Причал был усеян людьми, любовавшимися изящным теплоходом. Восхищаться было чем, мировое судостроение создало, наконец, давно обещанный образец судна автономного плавания для дальних промысловых рейсов: морозильный траулер «Чехов» превосходил другие рыболовные суда и скоростью хода, и остойчивостью, и механизацией добычи, и быстротой замораживания рыбы, и емкостью трюмов и — что было немаловажно для жизни на нем — удобством внутренних планировок.

— Начальник экспедиции на борту? — спросил Алексей вахтенного у трапа.

— У себя, — ответил тот. Луконин писал за столом.

— Поглядим судно, — предложил он, Поднимаясь.

Луконин провел Алексея по внутренним помещениям, показывал рефрижераторное хозяйство, лаборатории, три рубки — ходовую, штурманскую, радиорубку, — вычислительный центр, с электронной вычислительной машиной, кинозал, библиотеку.

В ходовой рубке Алексей поздоровался с Красновым.

— Вечный старпом, — пошутил Алексей. — А мог бы, Илья Матвеевич, и самостоятельно взять траулер.

Краснов усмехнулся. Он был хороший работник, но не любил первых ролей.

— Лучше помощником на таком судне с Карновичем, чем капитаном на маленьком СРТ.

По переходам нижней палубы, освещенным лампами дневного света, шел Куржак с Кузьмой. У старого рыбака был восхищенный, почти растроганный вид.

— Моряк с помещениями знакомит. — Он показал на Кузьму. — Дворец! Картины, зеркала, сияние… А каюты? И дома об этих удобствах не мечтать! Лина вчера была, сказала: вот бы нам на берегу такую квартирку! Рано я родился, рано! — сказал он грустно. — Был бы помоложе, образования бы набрал, все бы океаны исходил!

— Все не исходим, а из Атлантики, вроде бы, пойдем в Индийский, — сказал Кузьма. — Так ведь, Василий Васильевич?

Луконин подтвердил, что по рейсовому заданию выйти на месяц и в Индийский океан придется.

В просторной — из двух комнат — каюте капитана сидели Карнович, Шарутин и Дина.

— Каюта у вас получше, чем у начальника экспедиции, — заметил Алексей, оглядываясь. В ней были и диваны, и кресла, и шкафы, и холодильник, а на переборках висели картины и несколько приборов, дублирующих основные указатели ходовой рубки…