Ветер с океана - Сергей Снегов

Степан холодно сказал:

— Кузя на судне не один. И я, между прочим, с ним работаю и штормую. Двадцать пять человек в команде.

Она вспыхнула.

— Двадцать четыре из них меня не интересуют, пусть за них болеют другие женщины! Я радуюсь только за одного! И все бы сделала, на все пошла для него! Тебе смешно? Я все равно скажу: я благодарна ему, что он среди вас такой, что так трудно в море, а он все выносит! И от этого сама не своя. Не могу, не могу вести себя по-нормальному. Даже Гавриловна удивляется, даже Петр Кузьмич… Ты подумай, Степан, столько кругам соблазнов, таких развлечений — то на семейную вечеринку позовут, то в кино или театр пойти, просто в хорошую погоду по улице погулять, к подругам пойти нарядами покрасоваться… Я ведь не старуха, мне многого хочется.

— Нормальное дело.

— Не могу! Знаю, что нормально — не могу! Вспомню, что Кузя всего этого лишен — вмиг расхочется. И не оттого, что боюсь — он узнает. Нет, самой не надо того, что ему сейчас недоступно. И все думаю, все думаю, вот он вернется, от души развлечений нахватаем, за неделю наберу, от чего четыре месяца отказывалась. И будем всюду вместе, каждый час вместе! А он и не знает, как я жила без него, а расскажи — наверно, и не поверит. И такая тогда обида, так себя жалко… И так сержусь на него! Ты чему усмехаешься?

Степан теперь говорил ровно, даже с улыбкой:

— Вспомнил забавный обычай в Гане. Мы там промышляли, сходили на берег. Там местные жители вырезывают из черного дерева божков и молятся на них, руки-ноги целуют. Короче, выпрашивают всякие блага. А если не получат, чего хотелось, то бьют божков, чтобы были на высоте. И ты, Лина… Сотворила себе божка из Кузьмы и бьешь его, что ведет себя не по-божественному. Даже ненавидишь, оттого что любишь.

Она долго смотрела на Степана.

— Возможно, ты и прав. Но тебя это уже не касается. Тебе я все сказала. Ты — уходи.

Он встал, надел пальто, сказал очень вежливо:

— Ухожу. Прощай, Алевтина! Она ответила равнодушно:

— Прощай, Степа.

10

Радиограмма, посланная Соломатиным на промысел в Северную Атлантику, содержала в себе такие радостные для Луконина новости, что он, не медля и часа, сдал судно старпому и пересел на рефрижератор, возвращающийся в Светломорск. И прямо с судна он поехал не в межрейсовую гостиницу, где ему приготовили номер, а в «Океанрыбу». Вызывал Луконина Соломатин, заменявший Кантеладзе, уехавшего в Москву. Соломатин был мало знаком Луконину, они лишь встречались раза два-три на заседаниях. Вместо того, чтобы идти к новому заместителю управляющего, Луконин пошел в партком. Алексей радостно пожал руку капитана.

— Поздравляю! Сегодня утром Шалва Георгиевич звонил из Москвы. Разворот — огромнейший! Даже больше, чем вы предлагали. Управляющий с нетерпением ждет вас в министерстве. Вы уже были у Соломатина?

— Нет.

— Пойдемте вместе.

У Соломатина шло обычное утреннее совещание, он прервал его, когда появился Луконин.

— Извините, надо рассмотреть вопрос, не терпящий отлагательства, — сказал он, и собравшиеся стали расходиться.

На стене, позади стола Соломатина, висели две огромные — от потолка до пола — карты; справа, крупномасштабная, карта Северной Атлантики, слева, ближе к окну, масштабом помельче, карта всего Атлантического океана. Соломатин взял лежавшую на столе указку и подошел к этой карте, Луконин сел у стола и раскрыл большой, как тетрадь, блокнот. Алексей в сторонке опустился в кресло.

Соломатин, водя указкой по карте, рассказывал, как планируется расширить рыбодобывающий промысел. О том, что докладная записка Луконина встретила сочувственное отношение в министерстве, тот знал из радиограммы Соломатина. Но для него было новостью, что в самом министерстве давно подготавливался проект коренной реконструкции океанского промысла и что правительством этот план, рассчитанный на несколько пятилеток, полностью утвержден; и что для реализации этого плана выделены миллиардные ассигнования уже в этой пятилетке, а в следующих они ещё увеличатся: расширится сеть учебных заведений, подготавливающих квалифицированных рыбаков-океаноходов, создаются конструкторские бюро орудий лова, проектируются новые высокопроизводительные суда, заказы на постройку этих новых, технически совершенных судов, размещены на верфях нашей страны и за рубежом — в Польше, ГДР, Швеции, ФРГ, Японии. Некоторые из них уже скоро начнут прибывать. Весь океан станет объектом промысла — все его районы, все его глубины. Научные экспедиции разведали новые породы рыб, многие и вкусней и питательней уже известных, традиционных — селедки, трески, окуня… Прежний промысел, жмущийся к отмелям у прибрежья материков, становится недостаточным, тем более, что и рыбные запасы на отмелях, вследствие интенсивного вылова, стали оскудевать.

В этом месте Алексей вмешался в объяснения Соломатина:

— Надо учитывать и то, что прибрежные страны расширяют свои охранные зоны, чтобы не давать другим странам эксплуатировать рыбные богатства отмелей.

Соломатин продолжал. Правильно, и это надо учитывать. Подготавливаются международные соглашения об открытых для всех в океане районах промысла, о квотах вылова, но что некоторые отмели вскоре станут недоступны или маловыгодны, сомнений нет. И к такому повороту дел надо заблаговременно готовиться, осваивая всю ширь океана, и поверхностные его воды, и пока еще неведомые глубины. Промысел в целом остается круглогодичным, это нами твердо завоевано, но перестает быть привязанным всего лишь к нескольким районам. Промысел становится гибким, он будет перемещаться по всей акватории мирового океана. В рамках круглогодичной рыбодобычи новое значение приобретает и экспедиционный лов: суда посылаются флотилиями в разные места, где обнаружены скопления какой-либо ценной рыбы. И, естественно, в этих новых условиях первостепеннейшее значение приобретает промысловая разведка. Луконин предлагал создать специальный флот разведки, устанавливающий районы перспективного рыболовства, но работающий независимо от промысловых судов. Предложение это принято. В Светломорск скоро придет новый рыболовный траулер «Чехов», он станет флагманом флотилии, ведущей промысловую разведку по всему Атлантическому океану.

— У «Чехова» большие морозильные трюмы, первоклассное навигационное и промысловое оборудование, — закончил Соломатин. — Мы просим вас принять командование нашей первой большой промысловой экспедицией. Подбор кадров, направление рейсов и все остальное будем решать совместно.

— Согласен! — Луконин захлопнул блокнот. — Что мне делать сейчас?

— Вас ждут в Москве. Когда вы сможете отправиться?

— Ближайшим же самолетом.

— Ближайший самолет уходит через два часа. У нас забронировано одно место. Сможете вы собраться так скоро?

— Могу. — Луконин посмотрел на часы. — Даже пообедать успею.

Он попрощался и вышел. Алексей предложил Соломатину идти в столовую.

— Я ведь обедаю дома, — сказал Соломатин. — Но что-то и есть не хочется. Позвоню Оле, что на обед не приеду.

— Ты чем-то взволнован?

— Как бы тебе сказать?.. Луконин этот…. Удивительный он человек! Моряк — первоклассный, это неоспоримо. Но ты не присматривался к нему во время нашего разговора? Тебя ничего не удивило в нем?

— Ничего. Он был, как всегда. — точен, сдержан. Военная косточка. Всю войну от первого до последнего, дня провел на корабле.

— Ты тоже всю войну провоевал. А Николай Николаевич просто подвиги совершал на море. Но держитесь вы по-другому, Алексей. Нет, это натура, а не выучка. Я про себя поражался, глядя на него. Ведь я ему докладывал, что сокровенная его мечта осуществляется, он ведь цель всей своей жизни видит в освоении океана, разве не так? А сегодня таким дальним ветром ему повеяло в лицо, такой простор на все стороны раскрылся!.. И хоть бы радостная улыбка, хоть восклицание какое-нибудь. «Согласен. Могу. Вылечу через два часа» — и все от него!

— Тебя раздражает его спокойствие?

— Не знаю. Может, и раздражает. — Соломатин рассеянно глядел на карту Атлантического океана. — Вероятно, я просто завидую ему немного. На его рейсовой карте — весь океан! Весь океан — это же понимать надо!

Алексей задумчиво сказал:

— Зависть, ты говоришь! Я думал, ты привыкаешь к своей береговой работе. Значение ее, во всяком случае, несравнимо с твоей прежней.

— Несравнимо, — согласился Соломатин. — Целыми флотами командую — с берега… Размах грандиозный, это впечатляет. Оля иногда допытывается, как чувствую себя. Отвечаю всегда одно: и не мечтал никогда о таком масштабе… Увлечен, покорен, восхищен!

— Именно этими словами успокаиваешь ее?

— Может быть, немного иными. Во всяком случае, такими, чтобы она не огорчалась. Что сделано — то сделано. Портить ей настроение; укорять — зачем? Мне радостно, когда она радуется. Вот и хочу поддерживать в ней радость… Сколько могу сам…