Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий

на него – ключ не только к делу Богодуховых, но и к отношениям с Винтропом, которые, могут увести нас с тобой далеко, в том числе территориально.

– Об этом и не думай! – резко повернулась Глаша. – На следующий год буду рожать. Исходите из этой данности. Возраст у предела.

Валентин нежно обнял её, но Глаша отстранилась.

– Нахал! Здесь же люди ходят, а мы не малолетки.

Впереди как раз обозначился переполненный тестостероном пунцоворожий качок, истый бодипозитив, горой нависавший над идущей рядом худенькой девушкой модельной внешности.

– «Нахал!» не значит «Прекратите!», – отшутился Валентин. – Дорогая, ты же знаешь, я об этом тоже мечтаю. Кстати, с Константин Васильевичем была договорённость: таллинская инсценировка, которую заранее ограничили по срокам, считалась в некоем смысле последней. После неё нас с тобой ждала пауза для решения семейных проблем. – Успокоил ещё крепче. – Да ведь так и получается: если с Подлевским разберусь удачно, Винтроп переведёт меня в Москву. А на новом месте минимум года три пахать. Вот тебе и пауза. Что завещал архимандрит Иоанн Крестьянкин?

У Бога всё бывает вовремя для тех, кто умеет ждать.

Глаша глубоко вздохнула.

– Вот жизнь! За решение своих проблем приходится расплачиваться чужой трагедией. Так под Луной устроено.

– Почему под Луной, а не под Солнцем?

– Да потому, что это невидимые миру слёзы. Несчастная у нас, Валь, профессия, знаем то, о чём лучше не знать, видим оборотную сторону жизни. Я от этого страдаю. Сегодня слабому лучше не жить.

Зная глубокие Глашкины миноры, Валентин вернул её к прежнему вопросу: почему Подлевский именно сейчас так осмелел? Она ответила не сразу. Предложила:

– Давай-ка снова к могиле Льва Николаевича сходим. Около него думается масштабно, промыслительно. Священноначалием не обласканный, он думы даровитых людей России на новые высоты поднимает, такие дали прозрения открывает, что в бинокли не увидишь, – только сердцем, интуицией можно узреть. Помнишь, ладью из его Записок? Гребцы-молодцы во всю силу на вёсла налегают, только сидят-то спиной по движению, куда ладья рвётся, не видят. Курс подсказывает тот, кто на корме, кто в лица гребцов вглядывается и вперёд глядит. А он увлёкся, сам за вёсла сел, ладья ещё быстрее полетела, в глазах гребцов горох и звёздочки. Но некому теперь понять, что летит ладья на рифы, на камни.

– Гений! – негромко сказал Суховей. – Нынешний день предвидел.

– Гений-то гений. Но не всё, что Толстым писано, – читано, лень в чащобу его языка лезть. А если читано, то не понято. Или понято совсем не так. Кстати, помнишь цитацию: «Внутри горы бездействует кумир»? Это Мандельштам, конечно, не про Толстого, о Ленине в Мавзолее. Но здесь, у могилы Льва Николаевича, с его бессмертными провидениями будущего, эти строки тоже на ум приходят. По-крупному он сегодня бездействует. Чтут, но не читают, не понимают. И именно те, для кого его творчество – кладезь государственной мудрости. Какова ладья, а! Толстой-то увековечен, а творчество его изувечено, заслонено испражнениями креаклов, интернетным сором, литературным холопством, гламурной хренью. Цирк лилипутов, мечтающих о новой европейской России – с вывозом сырья, но без культурного величия.

Они снова пришли к могиле великого яснополянца, долго стояли там в окружении могучего русского леса, вкушая духмяный запах трав, словно заряжаясь мысленной энергией, сгущённой в этом особом месте, где не угасает величья русского заря.

Наконец заговорила Глаша:

– Вот я чистопородная татарка. Ты же знаешь, иногда в мечети хожу, халяльным побаловаться непрочь, нацию свою уважаю. Но для меня, как для тебя, жизнь – это Россия, только Россией оба живём, это и для любви нашей основа прочная, всё вкупе и влюбе, строй души единый, чувства никогда не никнут. Такие великие символы, как Лев Толстой, Ясная Поляна, – я их воспринимаю своими, родными.

Но неожиданно, как часто с ней бывало, сменила тему, вернувшись к предыдущему разговору.

– Ты, Валя, задал вопрос: с чего это Подлевский вдруг осмелел, почему именно сейчас решил повторить криминальный манёвр папаши, который, по всему, в девяностые крупно ураганил, крысятничал, скорее всего, мошенничеством? Подлевского твоего я в глаза не видела, личного впечатления не имею, хотя полагаю его подлецом расподлейшим. Вообще этот тип с орнаментами новояза неинтересен, как говорится, не пёсий благотворитель с сорока парами штанов. Вот его жертвы – их жалко. Но их я тоже не знаю, это дело мимо меня плывёт, а нас, как ты помнишь, учили в чужие передряги нос не совать. Здесь я только связная. Сперва, правда, погорячилась – как людям помочь? – сунулась было в реальный поток жизни, а теперь мысли на другой круг ушли. Лев Николаевич помогает над фактами возвыситься, весь небосклон взглядом окинуть, всю историческую ситуацию умом охватить. Ведь и верно: отчего Подлевский так обнаглел? Что, торопит повторить аферу девяностых? И тут как раз важно, что я ни его не знаю, ни бедолаг из нехорошей квартиры. Поэтому мысли не о нём, не о них, а о днях наших бренных. В голове крутится: почему сейчас? Почему почти буквальный повтор? Почему так схожи нюансы? Как писал Леонардо: «Постигни причину!»

Глашей опять овладело раздумье:

– Нет, эта нехорошая квартира меня не щекочет, не в ней дело. Да ведь и Булгаков не жилищным вопросом увлекался, он выше глядел, до самых Истоков добрался. Вот это замах! И я сейчас дальше смотрю: замысел Подлевского – словно символ! А символ чего? Эта неразгаданность меня тревожит. Помнишь, во время пира мифологического на стене зажглись огненные слова «Мене, тэкел, фарес»? Никто предостережению не внял, и все погибли. Подлевский с нехорошей квартирой – тоже «Мене, тэкел, фарес». Как разгадать предупреждение?

– Твоя сила в логике, начинай по пунктам, – подбодрил Валентин.

– Не-ет, Валя, сегодня так не пойдёт, – грустно улыбнулась Глаша. – Хотя для разгону начать можно по пунктам. Первый: почему именно сейчас? Не до марта, не до выборов, а после? Кажется, какое отношение его афера имеет к выборам? Формально вроде никакого.

– Что означает «вроде»?

– А тут, дорогой мой, собака и зарыта. Что после выборов изменилось?

Валентин наморщил лоб, пожал плечами.

– Выборы прошли по плану. Ничего не изменилось.

– Стоп! В том-то и дело, что ничего. Ни-че-го! Все ждали перемен, чуть ли не кадровой революции, но основные фигуры на местах. Стабильность! Или застой, фальшивый ренессанс? А Подлевский парень мышлявый, крепко врос в прежнюю систему, он верняк перемен страшился. Но выяснилось, все кореша при деле, живут в свою задницу! Даже лёгкой контузии не получил. Вот он себя увереннее и почувствовал, на Винтропа основательнее облокотился. Всё можно!

– Та-ак. Что дальше?

– А дальше, Валя, логический тупик. Потому