Анна Каренина - Лев Толстой

большие лапти ног влезал медленно на кручь и, хоть и трясся всем телом и

отвисшими ниже рубахи портками, не пропускал на пути ни одной травинки, ни

одного гриба и так же шутил с мужиками и Левиным. Левин шел за ним и часто

думал, что он непременно упадет, поднимаясь с косою на такой крутой бугор,

куда и без косы трудно влезть; но он взлезал и делал что надо. Он

чувствовал, что какая-то внешняя сила двигала им.

VI

Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело

пошли к дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками,

поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу

тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук

сталкивающихся кос.

Сергей Иванович давно уже отобедал и пил воду с лимоном и льдом в своей

комнате, просматривая только что полученные с почты газеты и журналы, когда

Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою

спиной и грудью, с веселым говором ворвался к нему в комнату.

- А мы сработали весь луг! Ах, как хорошо, удивительно ! А ты как

поживал? - говорил Левин, совершенно забыв вчерашний неприятный разговор.

- Батюшки! на что ты похож!- сказал Сергей Иванович, в первую минуту

недовольно оглядываясь на брата. - Да дверь-то, дверь-то затворяй!вскрикнул

он. - Непременно впустил десяток целый.

Сергей Иванович терпеть не мог мух и в своей комнате отворял окна

только ночью и старательно затворял двери.

- Ей-богу, ни одной. А если впустил, я поймаю. Ты не поверишь, какое

наслаждение! Ты как провел день?

- Я хорошо. Но неужели ты целый день косил? Ты, я думаю, голоден, как

волк. Кузьма тебе все приготовил.

- Нет, мне и есть не хочется. Я там поел. А вот пойду умоюсь.

- Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, - сказал Сергей Иванович,

покачивая головой, глядя на брата. - Иди-же скорей, - прибавил он, улыбаясь,

и, собрав свои книги, приготовился идти. Ему самому вдруг стало весело и не

хотелось расставаться с братом. - Ну, а во время дождя где ты был?

- Какой же дождь? Чуть покрапал. Так я сейчас приду. Так ты хорошо

провел день? Ну, и отлично. - И Левин ушел одеваться.

Через пять минут братья сошлись в столовой. Хотя Левину и казалось, что

не хочется есть, и он сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму, но когда

начал есть, то обед показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей Иванович,

улыбаясь, глядел на него.

- Ах да, тебе письмо, - сказал он. - Кузьма, принеси, пожалуйста,

снизу. Да смотри дверь затворяй.

Письмо было от Облонского. Левин вслух прочел его. Облонский писал из

Петербурга: "Я получил письмо от Долли, она в Ергушове, и у ней все не

ладится. Съезди, пожалуйста, к ней, помоги советом, ты все знаешь. Она так

рада будет тебя видеть. Она совсем одна, бедная. Теща со всеми еще за

границей".

- Вот отлично! Непременно съезжу к ним, - сказал Левин. - А то поедем

вместе. Она такая славная. Не правда ли?

- А они недалеко тут?

- Верст тридцать. Пожалуй, и сорок будет. Но отличная дорога. Отлично

съездим.

- Очень рад, - все улыбаясь, сказал Сергей Иванович. Вид меньшого брата

непосредственно располагал его к веселости.

- Ну, аппетит у тебя! - сказал он, глядя на его склоненное над тарелкой

буро-красно-загорелое лицо и шею.

- Отлично! Ты не поверишь, какой это режим полезный против всякой дури.

Я хочу обогатить медицину новым термином: Arbeitscur.

- Ну, тебе-то это не нужно, кажется.

- Да, но разным нервным больным.

- Да, это надо испытать. А я ведь хотел было прийти на покос посмотреть

на тебя, но жара была такая невыносимая, что я не пошел дальше леса. Я

посидел и лесом прошел на слободу, встретил твою кормилицу и сондировал ее

насчет взгляда мужиков на тебя. Как я понял, они не одобряют этого. Она

сказала: "Не господское дело". Вообще мне кажется, что в понятии народном

очень твердо определены требования на известную, как они называют,

"господскую" деятельность. И они не допускают, чтобы господа выходили из

определившейся в их понятии рамки.

- Может быть; но ведь это такое удовольствие, какого я в жизнь свою не

испытывал. И дурного ведь ничего нет. Не правда ли? - отвечал Левин. - Что

же делать, если им не нравится. А впрочем, я думаю, что ничего. А?

- Вообще, - продолжал Сергей Иванович, - ты, как я вижу, доволен своим

днем.

- Очень доволен. Мы скосили весь луг. И с каким стариком я там

подружился! Это ты не можешь себе представить, что за прелесть!

- Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я решил две

шахматные задачи, и одна очень мила, - открывается пешкой. Я тебе покажу. А

потом думал о нашем вчерашнем разговоре.

- Что? о вчерашнем разговоре? - сказал Левин, блаженно щурясь и

отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах вспомнить, какой

это был вчерашний разговор.

- Я наложу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается в том,

что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего

блага должен быть у всякого человека, стоящего на известной степени

образования. Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная

материально деятельность. Вообще ты натура слишком prime-sautiere, как

говорят французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.

Левин слушал брата и решительно ничего не понимал и не хотел понимать.

Он только боялся, как бы брат не спросил его такой вопрос, по которому будет

видно, что он ничего не слышал.

- Так-то, дружок, - сказал Сергей Иванович, трогая его по плечу.

- Да, разумеется. Да что же! Я не стою за свое, - отвечал Левин с

детскою, виноватою улыбкой. "О чем бишь я спорил? - думал он. - Разумеется,

и я прав и он прав, и все прекрасно. Надо только пойти в контору

распорядиться". Он встал, потягиваясь и улыбаясь.

Сергей Иванович тоже улыбнулся.

- Хочешь пройтись, пойдем вместе, - сказал он, не желая расставаться с

братом, от которого так и веяло свежестью и бодростью. - Пойдем, зайдем и в

контору, если тебе нужно.

- Ах, батюшки! - вскрикнул Левин так громко, что Сергей Иванович

испугался.

- Что, что ты?

- Что рука Агафьи Михайловны? - сказал Левин,. ударяя себя по голове. -

Я и забыл про нее.

- Лучше гораздо.

- Ну, все-таки я сбегаю к ней. Ты не успеешь шляпы надеть, я вернусь.

И он, как трещотка, загремел каблуками, сбегая с лестницы.

VII

В то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой

естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих,

нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, - напомнить о

себе в министерстве, - и при исполнении этой обязанности, взяв почти все

деньги из дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах,

Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.

Она переехала в свою приданую деревню Ергушово, ту самую, где весной был

продан лес и которая была в пятидесяти верстах от Покровского Левина.

В Ергушове большой старый дом был давно сломан, и еще князем был

отделан и увеличен флигель. Флигель лет двадцать тому назад, когда Долли бы-

ла ребенком, был поместителен и удобен, хоть и стоял, как все флигеля, боком

к выездной аллее и к югу. Но теперь флигель этот был стар и гнил. Когда еще

Степан Аркадьич ездил весной продавать лес, Долли просила его оомотреть дом

и велеть поправить что нужно. Степан Аркадьич, как и все виноватые мужья,

очень заботившийся об удобствах жены, сам осмотрел дом и сделал распоряжения

обо всем, по его понятию, нужном. По его понятию, надо была перебить

кретоном всю мебель, повесить гардины, расчистить сад, сделать мостик у

пруда и посадить цветы; но он забыл много других необходимых вещей,

недостаток которых потом измучал Дарью Александровну.

Как ни старался Степан Аркадьич быть заботливым отцом и мужем, он никак

не мог помнить, что у него есть жена и дети. У него были холостые вкусы,

только с ними он соображался. Вернувшись в Москву, он с гордостью объявил

жене, что все приготовлено, что дом будет игрушечка и что он ей очень

советует ехать. Степану Аркадьичу отъезд жены в деревню был очень приятен во

всех отношениях: и детям здорово, и расходов меньше , и ему свободнее. Дарья

же Александровна считала переезд в деревню на лето необходимым для детей, в

особенности для девочки, которая не могла поправиться после скарлатины, и,

наконец, чтоб избавиться от мелких унижений, мелких долгов дровянику,