Анна Каренина - Лев Толстой

косить или нет? Ему совестно было оставлять брата одного по целым дням, и он

боялся, чтобы брат не посмеялся над ним за это. Но, пройдясь по лугу,

вспомнив впечатления косьбы, он уже почти решил, что будет косить. После же

раздражительного разговора с братом он опять вспомнил это намерение.

"Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится", -

подумал он и решился косить, как ни неловко это будет ему перед братом и

народом.

С вечера Константин Левин пошел в контору, сделал распоряжение о

работах и послал по деревням вызвать на завтра косцов, с тем чтобы косить

Калиновый луг,самый большой и лучший.

- Да мою косу пошлите, пожалуйста, к Титу, чтоб он отбил и вынес

завтра; я, может быть, буду сам косить тоже, - сказал он, стараясь не конфу-

зиться.

Приказчик улыбнулся и сказал:

- Слушаю-с.

Вечером за чаем Левин сказал и брату.

- Кажется, погода установилась, - сказал он. - Завтра я начинаю косить.

- Я очень люблю эту работу, - сказал Сергей Иванович.

- Я ужасно люблю. Я сам косил иногда с мужиками и завтра хочу целый

день косить.

Сергей Иванович поднял голову и с любопытством посмотрел на брата.

- То есть как? Наравне с мужиками, целый день?

- Да, это очень приятно, - сказал Левин.

- Это прекрасно, как физическое упражнение, только едва ли ты можешь

это выдержать, - без всякой насмешки сказал Сергей Иванович.

- Я пробовал. Сначала тяжело, потом втягиваешься. Я думаю, что не

отстану...

- Вот как! Но скажи, как мужики смотрят на это? Должно быть,

посмеиваются, что чудит барин.

- Нет,не думаю; но это такая вместе и веселая и трудная работа, что

некогда думать.

- Но как же ты обедать с ними будешь? Туда лафиту тебе прислать и

индюшку жареную уж неловко.

- Нет, я только в одно время с их отдыхом приеду домой.

На другое утро Константин Левин встал раньше обыкновенного, но

хозяйственные распоряжения задержали его, и когда он приехал на покос, косцы

шли уже по второму ряду.

Еще с горы открылась ему под горою тенистая, уже скошенная часть луга,

с сереющими рядами и черными кучками кафтанов, снятых косцами на том месте,

откуда они зашли первый ряд.

По мере того как он подъезжал, ему открывались шедшие друг за другом

растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики, кто в кафтанах, кто

в одних рубахах. Он насчитал их сорок два человека.

Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запруда.

Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой

рубахе, согнувшись махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у

Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе

дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь, шел передом,

как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.

Левин слез с лошади и, привязав ее у дороги, сошелся с Титом, который,

достав из куста вторую косу, подал ее.

- Готова, барин; бреет, сама косит, - сказал Тит, с улыбкой снимая

шапку и подавая ему косу.

Левин взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и

веселые косцы выходили один за другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались

с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до тех пор,

пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в

овчинной куртке, не обратился к нему.

- Смотри, барин, взялся за гуж, не отставать! - сказал он, и Левин

услыхал сдержанный смех между косцами.

- Постараюсь не отстать, - сказал он, становясь за Титом и выжидая

времени начинать.

- Мотри, - повторил старик.

Тит освободил место, и Левин пошел за ним. Трава была низкая,

придорожная, и Левин, давно не косивший и смущенный обращенными на себя

взглядами, в первые минуты косил дурно, хотя и махал сильно. Сзади его

послышались голоса:

- Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему сгибаться как, - сказал

один.

- Пяткой больше налягай, - сказал другой.

- Ничего, ладно, настрыкается, - продолжал старик. - Вишь, пошел...

Широк ряд берешь, умаешься.., Хозяин, нельзя, для себя старается! А вишь,

подрядье-то! За это нашего брата по горбу, бывало.

Трава пошла мягче, и Левин, слушая, но не отвечая и стараясь косить как

можно лучше, шел за Титом. Они прошли шагов сто. Тит все шел, не

останавливаясь, не выказывая ни малейшей усталости; но Левину уже страшно

становилось, что он не выдержит: так он устал.

Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился просить Тита

остановиться. Но в это самое время Тит сам остановился и, нагнувшись, взял

травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся.

Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не

доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит намочил свою косу и косу

Левина, и они пошли дальше.

На втором приеме было то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и

не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось все

труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не

остается более сил, но в это самое время Тит останавливался и точил.

Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден

Левину; но зато, когда ряд был дойден и Тит, вскинув на плечо косу,

медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по

прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу, - несмотря на то, что

пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была мокра, как

вымученная в воде, ему было очень хорошо. В особенности радовало его то, что

он знал теперь, что выдержит.

Его удовольствие отравилось только тем, что ряд его был нехорош. "Буду

меньше махать рукой, больше всем туловищем", - думал он, сравнивая как по

нитке обрезанный ряд Тита со своим раскиданным и неровно лежащим рядом.

Первый ряд, как заметил Левин, Тит шел особенно быстро, вероятно желая

попытать барина, и ряд попался длинен. Следующие ряды были уже легче, но

Левин все-таки должен был напрягать все свои силы, чтобы не отставать от

мужиков.

Он ничего не думал, ничего не желал, кроме того, чтобы не отстать от

мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и видел пред

собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса, медленно и

волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия своей косы и

впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.

Не понимая, что это и откуда, в середине работы он вдруг испытал

приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам. Он взглянул на небо во

время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и шел крупный дождь.

Одни мужски пошли к кафтанам и надели их; другие, точно так же как Левин,

только радостно пожимали плечами под приятным освежением.

Прошли еще и еще ряд. Проходили длинные, короткие, с хорошею, с дурною

травой ряды. Левин потерял всякое сознание времени и решительно не знал,

поздно или рано теперь. В его работе стала происходить теперь перемена,

доставлявшая ему огромное наслаждение. В середине его работы на него

находили минуты, во время которых он забывал то, что делал, ему становилось

легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош,

как и у Тита. Но только что он вспоминал о том, что он делает, и начинал

стараться сделать лучше, тотчас же он испытывал всю тяжесть труда, и ряд

выходил дурен.

Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и,

подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. "О

чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?" - подумал Левин, не

догадываясь, что мужики, не переставая косили уже не менее четырех часов и

им пора завтракать.

- Завтракать, барин, - сказал старик.

- Разве пора? Ну, завтракать.

Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими к кафтанам за хлебом,

чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства пошел

к лошади. Тут только он понял,что не угадал погоду и дождь мочил его сено.

- Испортит сено, - сказал он.

- Ничего, барин, в дождь коси, в погоду греби!- сказал старик.

Левин отвязал лошадь и поехал домой пить кофе.

Сергей Иванович только что встал. Напившись кофею, Левин уехал опять на

покос, прежде чем Сергей Иванович успел одеться и выйти в столовую.

V

После завтрака Левин попал в ряд уже не на прежнее место, а между

шутником-стариком, который пригласил его в соседи, и молодым мужиком, с