Сумрачная дама - Лаура Морелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот самый момент двери столовой открылись и Эдит узнала на пороге темный силуэт Ганса Франка. Тенью за ним следовал его сын-подросток Норман. Эдит почувствовала уже привычное замирание сердца, она его чувствовала каждый раз, когда оказывалась в обществе Франка. Больше всего на свете ей хотелось найти повод куда-нибудь исчезнуть.
– Пропала серебряная посуда, – громко объявила Бригитта своему мужу. – Говорила же я, утащат, глазом не моргнешь.
– Я посмотрю на кухне, мадам, – сказала Эдит, радуясь поводу сбежать из комнаты.
На большой кухне две кухарки – полячки, нанятые из деревень возле виллы – доставали из ящика кастрюли и сковородки и перекладывали их в резной деревянный буфет. Вот уже несколько дней Эдит осторожно наблюдала за этими женщинами, размышляя, не являются ли они, как те другие кухарки, замаскированными под прислугу членами сопротивления. Эдит часто задерживалась на кухне и говорила с этими женщинами, пытаясь понять, понимают ли они по-немецки. Смогут ли они ей помочь, или она им? Но как бы Эдит ни старалась вступить с ними в диалог, она не замечала ни тени понимания.
Каждый вечер Эдит записывала все, что могла, на чистых листах из инвентарного журнала, которые она прятала, сложенными в маленький пакет, у себя под матрасом. Внезапно ей пришло в голову, что каталог серебряных сервизов, составленный Бригиттой, ни в какое сравнение не идет со списками, составленными самой Эдит. Однажды, думала она, ее записи, возможно, помогут вернуть работы истинным владельцам.
Эдит обнаружила, что один из поварят, Йозеф, хорошо говорил по-английски. По утрам он игривым, дружелюбным тоном желал ей доброго утра и говорил с ней о музыке и искусстве, тренируя свой английский. Но она не знала, знает ли он о разоренных землях на многие мили вокруг. Эдит спрашивала Йозефа о его жизни за пределами имения, в надежде распознать признаки сопротивления и понять, не может ли он быть ключиком к двери за пределы поместья. Но он говорил только на общие темы: о дожде, правилах подачи кофе и своих любимых начинках для пирожков.
Когда удавалось добыть немецкую газету, Эдит просматривала заголовки. «Продолжается осада Лондона». «Уверенность в победе в решающий час». «Опасность американизма». «Вечная битва за правду». Ничего о жестокой реальности жизни в Польше. Дни ее были наполнены странными, отрывочными, сюрреалистичными контактами.
Внезапно дверь на кухню отворилась и в помещение вбежал Йозеф. Он огромными глазами уставился на Эдит и кухарок.
– Йозеф, – обратилась к ему по-английски Эдит, – мы пытаемся найти несколько серебряных вилок и половник. Ты их не видел? Не мог бы ты для меня спросить девушек по-польски?
Но Йозеф просто пялился на Эдит, будто бы ни слова не услышал из того, что она сказала.
– Американцы! Британцы! – сбиваясь с дыхания, сказал он. – Они высадились на пляжах во Франции.
– Что? Откуда ты это знаешь, Йозеф? – спросила Эдит.
– Мы… В коридоре для слуг. Мы слышали по радио, – он помедлил с виноватым выражением на лице. – На Би-Би-Си. – Неужели Йозеф слушал запрещенные радиопередачи? Это было опасно, особенно сейчас, когда в поместье приехала семья Франков. Но Эдит видела, что для Йозефа нервное возбуждение затмило неподчинение.
– Они высадились, тысячами! – снова сообщил он Эдит. – Англо-американцы! Они вторглись на пляжи во Франции!
Часть V. Родина
62
Леонардо
Милан, Италия
Июнь 1491
Новорожденный младенец. Сын Людовико иль Моро. Незаконнорожденный сын, если выражаться яснее. Но я понимаю, что я и сам такой же. Он никогда не станет правителем герцогства, но, в конечном счете, мальчика ждет хорошее будущее.
И Слава Богу, Чечилия в порядке. Рождение ребенка всегда сопровождается тревогой. Новая жизнь тесно сплетена со смертью. Я благодарен Богу за крепкое здоровье Чечилии, особенно учитывая, как мучительно тяжело ей дались роды.
Притом нет сомнений, что ее время истекло. Теперь у Людовико иль Моро новая жена, любовница и незаконнорожденный ребенок под одной крышей. Очевидно, что они не уживутся. Кому-то из них надо уйти. Что с ними будет?
И думая о себе, я благодарен Богу, что завершил портрет Чечилии Галлерани. Как раз вовремя. Более чем вовремя; Людовико иль Моро благодарно похлопал меня по плечу, а потом долго с выражением любви и грусти не отводил глаз от красавицы на картине. Как я и говорил, ей пора уходить.
А я на своей фабрике в Корте Веккья наконец вернулся к самой большой радости: моей запыленной летательной штуковине, которая все эти долгие месяцы валялась на крыше. Время и пространство побудили меня изменить дизайн. Первоначальная идея давно пришла ко мне во сне, и я сделал быстрый набросок. Если бы я мог снова увидеть тот первый образ!
Открываю старый альбом, который почти десять лет назад привез с собой в том долгом путешествии из Флоренции в Милан. Истертые страницы открывают в моем сознании давно заброшенные комнаты. Все проекты обороны, которые я изначально предложил его светлости. Военный корабль. Новый тип катапульты, невиданный раньше. Переносной мост.
Тыкаю пальцем в чертеж пушки, с помощью которой можно взорвать полную сокровищ шахту. Мне кажется, это неплохая идея. Вырываю страницу и обещаю себе показать это его светлости.
63
Эдит
Альтаусзе, Австрия
Январь 1945
Эдит перешагнула через гору обломков, валявшихся на земляном полу шахты. Почти в полной темноте она шла за стройным силуэтом ефрейтора; его фонарик освещал кривые стены вырезанных в горе тоннелей. Она глубоко вдохнула жидкий холодный воздух, чувствуя, как в ней поднимается паника – инстинктивный страх лишиться кислорода. Солдат шел по тоннелям быстро и уверенно. Эдит с Эрнстом с трудом за ним поспевали.
Когда ее глаза привыкли к полутьме, Эдит смогла разглядеть деревянные полки и стеллажи, наспех сколоченные из сырых досок. На этих импровизированных стеллажах она увидела огромное количество ящиков. Солдат пробежал светом фонаря по кривым стенам соляной шахты, и Эдит увидела, как блеснул край позолоченной рамы. Картины. Сотни – нет, возможно тысячи – произведений искусства.
От этого вида у Эдит перехватило дыхание.
В конце концов солдат остановился.
– Это – только одна из шахт, которые мы используем, – похвастался он, поворачиваясь к
