Сумрачная дама - Лаура Морелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За последние дни они несколько раз попадали в перестрелку: первая случилась на выезде из Дахау, за день до того, как шокированных американцев потряс вид трупов, так равнодушно набитых в товарные вагоны. Эти вагоны. Все эти тощие тела, лишенные всего: достоинства, общества, собственности, имен. Просто гора разлагающейся под непоколебимыми лучами солнца тел; сначала обнаженные до костей, а потом убитые и забытые тела.
До рядов идущих на Дахау американских солдат дошли рассказы о других освобожденных – начиная с Майданека в Польше – концлагерях. Цифры были ошеломляющие. Освобожденный советскими войсками несколько месяцев назад Аушвиц снился Доминику в кошмарах больше всех.
У него в голове застряло одно число. Восемьсот тысяч. Это было число женских платьев, найденных советскими войсками на складе личных вещей, хозяева которых, скорее всего, были убиты. Это число было за пределами его понимания. Но ничто не могло подготовить их к тому, что ждало их в Дахау.
По сравнению с остальными солдатами из его отряда, двинувшимися в Дахау освобождать лагерь, миссия Доминика теперь была простой. Его, с маленькой группой других солдат, просто отправили вперед в Мюнхен, чтобы готовить его к прибытию остальных войск. Он был глубоко благодарен судьбе, что не наступает сейчас на концентрационные лагеря. Любая самая тяжелая перестрелка, по сравнению с исполинской задачей по спасению тысяч больных, оголодавших пленников, казалась не более чем досадным недоразумением.
Въехав в город, их колонна не встретила никакого сопротивления. Напротив. Атмосфера в городе была тихой, выжидающей. Дивизия, пришедшая до отряда Доминика, уже зачистила город, и теперь, когда они шли по главной улице, из домов, подвалов и бомбоубежищ начали появляться люди. Огромными глазами они смотрели на новое зрелище: вооруженные бойцы, которые не причиняли вреда гражданским. Это было освобождение, а не оккупация.
Разрушения в городе разбросаны будто бы случайно. Они проезжали мимо целых кварталов абсолютно нетронутых зданий с неразбитыми стеклами и даже зацветающими на маленьких клумбах в приоконных ящиках цветами. Но c них выезжали на целую улицу, превращенную в дымящиеся развалины с опасно валяющейся повсюду шрапнелью.
Все больше и больше гражданских выходило, не обращая внимания на острую шрапнель, на улицы. Они в молчаливом неверии смотрели на Доминика и других солдат. По мере того, как их отряд въезжал все дальше в город, в глазах гражданских начинала появляться надежда; собралась и пошла за их медленно продвигающейся колонной толпа. За прошедший год Мюнхен стал целью множества бомбардировок. Оставшиеся в городе жители с трудом верили, что все, скорее всего, наконец-то закончилось.
Толпа все собиралась, забивая тротуары. Потом, светлым пятном среди серости, появился белый платок. И еще один. И еще. В толпе послышались голоса: они кричали, радовались, и внезапно вокруг собрался весь город, и улицы оказались наполнены радостно кричащими и машущими людьми, которые не имели никакого отношения к началу этой войны и были невыразимо счастливы встречать то, что походило на ее конец. Усеянная белыми платками толпа махала и радостно кричала. Все это все больше и больше начинало походить не на зону военных действий, а на парад победы. Малыши вместе с родителями бежали за их танками, по улицам, гремя, покатились велосипеды под управлением восторженных детей, они изо всех сил старались одновременно объезжать преграждающие путь обломки и поспевать за колонной.
Внимание Доминика привлекли радостные крики на немецком. Он повернулся и увидел, что за машиной бегут, выжидающе протягивая к нему руки, два подростка с горящими надеждой глазами. Он рассмеялся и вместе с одним из сослуживцев наклонился, схватил их за руки и помог залезть в кузов. Женщина с платком на голове что-то кричала знакомым тоном сердитой матери и грозила мальчишкам пальцем, а те нахально махали ей, ухмыляясь вооруженным солдатам вокруг себя. Вдохновленные примером, все больше подростков и молодых людей в вихре мирного воодушевления подбегали и пытались напроситься, чтобы их прокатили. Все хотели участвовать в празднике освобождения и будущего мира в их городе.
– Доминик! – окликнул его радостный голос. Доминик поднял голову. Рядом с ним в джипе стоял Вивер. В руках у него была табличка, которая совсем недавно висела на границе города. Доминик не очень хорошо понимал немецкий, но смог примерно перевести: «Мюнхен: столица нацистского движения». Вивер размахивал над головой табличкой и смеялся, веселясь от такой иронии.
Люди Мюнхена были счастливы. Они наполнили улицы и набились там так плотно, что колонне пришлось сильно замедлиться, дабы не раздавить празднующую публику. Толпа вилась вокруг машин разноцветным водоворотом, размахивая платками и бросая цветы. В кузове с Домиником было уже не меньше дюжины подростков. Они прыгали, обнимали друг друга и солдат. Он никогда прежде не видел одновременно такого количества счастливых быть живыми людей.
Вдруг, перекрикивая хаос, счастливые вопли и шум толпы, над ними разнесся голос, полный невероятной радости. Колонна остановилась, увидев юношу с безумным взглядом, который то нес, то грубо волок за собой, водрузив наконец на тротуар, возмущенно шипящий от такого обращения радиоприемник.
– Слушайте! – возбужденно кричал он с сильным немецким акцентом. – Слушайте!
Он открутил громкость приемника до максимума.
Машина Доминика шла в центре колонны, и оттуда Доминик толком ничего не слышал. Ему показалось, что он узнал доносящуюся из приемника драматическую музыку: возможно, Вагнер. В нем поднялась надежда, и он видел, как она озаряет лица окружающих его людей.
Музыка прекратилась, и сквозь радиошумы послышался громкий голос говорящего по-немецки диктора. Люди притихли, вслушиваясь в слова. Доминик слов не понимал, но почувствовал, как по толпе пробежала волна возбуждения. Едва диктор договорил, как толпа взорвалась криками триумфа и радости. К Доминику подлетела совершенно незнакомая девушка, обняла его и принялась прыгать и трясти его, пока у него не застучали зубы.
– Что? В чем дело? – спросил Доминик. – Что происходит?
– Гитлер. – От вида счастливых граждан глаза Вивера были наполнены слезами. – Гитлер мертв.
Доминик ушам своим поверить не мог. Он почти не видел в беспощадном диктаторе человека, тот казался силой природы, неким темным мрачным божеством, вознамерившимся уничтожить человечество. Доминик ненадолго задумался, в скольких смертях был виновен Гитлер. Он подумал о Поле. А после – обо всех тех товарных вагонах, и часть его усомнилась, что Гитлер все-таки был человеком.
Его смерть должна была означать только одно. Берлин пал. Доминик стянул с себя каску и замахал ей в воздухе:
– Урааа!
– Ты знаешь, что это значит? – спросил его, сияя, Вивер.
– Все
