Синий Цвет вечности - Борис Александрович Голлер

В январе 1841-го П. А. Плетнев сообщал Гроту, своему постоянному собеседнику по части эпистолярий:

«Бабушка Лермонтова, сокрушающаяся об его отсутствии, вообразила в простоте души, что преклонит все сердца в пользу своего внука, если заставит хвалить его всех и повсюду; вообразив это, решилась поднести, в простоте же души, 500 рублей ассигнациями Фад. Вен. Булгарину. Ну тот, как неподкупный судья, и бросил в „Пчелу“ две хвалебные статейки, показав тем, что не омакивает пера в чернильницу менее, как за 250 руб. асс. Это узнал я у Карамзиных, которые, особенно Софья Николаевна, очень интересуются судьбою Лермонтова».

И это — Плетнев: друг Пушкина, его литературный агент и издатель! А еще друг Вяземского, Жуковского et cetera! Главный редактор бывшего журнала Пушкина! Явно не Софья Николаевна ему рассказала. Но кто-то «у Карамзиных».

Статья «Москвитянина» донимала Лермонтова до конца дней.

«Скучно на этом свете, господа!» А среди нашей братии литераторов — еще скучней!

Еще дня за два до отъезда Михаила из Москвы приехал Столыпин. Свиделись буквально на ходу. До сих пор непонятно, чего он так торопился. Они в доме тетушки Мамоновой проговорили полночи… Столыпин был расстроен — того хуже, взбешен. Конечно, Александрин изменила ему или увлеклась кем-то в очередной раз (вот-вот увлечется, есть претенденты — и ему не хотелось бы сейчас удаляться от нее, и для этого нужно перевестись в столицу). Он тоже достаточно навоевался уже, и на него пришли представления к наградам, к которым, кажется, наверху отнеслись приязненно. И у него для перевода — веская причина: здоровье дедушки, адмирала Мордвинова. Дед уже стар, и внуку хотелось бы находиться при нем.

Но государь ответил ему, что дед не так плох и, вероятно, доживет до приезда внука, а он, Алексей, пусть пока еще послужит на Кавказе. Николай Павлович не любил адмирала Мордвинова — было за что… Когда в вечер перед 14 декабря государь объявил Государственному совету, что восходит на престол, воцарилось тоскливое молчание… Не все в Государственном совете так уж жаждали этой кандидатуры на престол российский! И старый адмирал вдруг сорвался с места с каким-то слишком низким шутовским поклоном. Издевательским почти… Ходили слухи, что мятежники планировали пригласить деда, как, впрочем, и Сперанского, в состав Временного правительства — после победы восстания. Все равно, Мордвинов был единственный, кто проголосовал в суде против смертной казни пятерых участников тайных обществ. Было за что не любить!

Но и сделать ничего хуже старому Мордвинову, кроме как не пустить внука остаться при нем, государь не мог: слишком крупная фигура.

Вот про всё это они и говорили полночи.

— Все-таки мы с тобой неудачники! — суммировал Лермонтов.

— Но у тебя вроде там всё в порядке?

— Ты имеешь в виду Додо? Не смеши. Хотя… Всё может быть!

Мы завтра с Самариным едем в Новинское! Народные гулянья. Присоединишься?

— Нет, уволь! Я не в духе!..

— Обычно же я не в духе! Это — моя визитная карточка!

— Потерпи, если сегодня это буду я. Нет. Завтра еще визиты, о которых меня просила моя бабушка, и я поехал. Встретимся на месте. Где сейчас твой полк? В Темир-Хан-Шуре?

— Понятия не имею.

— Счастливец!

— Но, думаю, мне скажут в штабе!

— И все-таки не дожидаешься и едешь завтра?

— Да. Встретимся в штабе в Ставрополе. А может, даже еще в пути… Дорога длинная!

Они обнялись и расстались.

<………………………………………………………………………………….>

III

Кусты начинали кой-где зеленеть, а деревья были голы. Все равно он любил разгар весны. Сумасшедшие надежды, какие каждый раз невольно связывались с ней, а после не сбывались. Ну и не надо. Зато оставались на следующий год.

Дорога была мерзкая — так ему казалось. И настроение неважное. Он много ездил по России — так вышло, одними и теми же местами, и эти места открывались по-разному. «С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно…» И порой бросалось в глаза именно это и «С резными ставнями окно…», но в другой раз сие роскошество надолго сменялось безотрадным видением серых домов, крытых соломой. Они, кажется, и строились старыми.

Он говорил Столыпину:

— Почему мы такая бедная страна? Мы ведь живые! У нас прекрасная природа, напоминающая о вечном покое и блаженстве. Земля, способная рождать бескрайнюю пшеницу и могучих героев. У нас добрый народ, могучий, сильный. Способный выдержать все. Такую войну одолели. Мыкались, плакали — но одолели. Что мы сделали неправильно, что мы так живем? Где ошиблись в своей истории? И, может, прав был Чаадаев, что мы рождены подать собой какой-то мрачный пример человечеству… очень важный, разумеется, — пример того, как не надо?

Столыпин слушал плохо. Он думал не о том. Александрин уже не вытащить из ее увлечений, из той жизни, какую она сама себе придумала… Притом она его любит — несомненно. Как всякий несчастно влюбленный, он вспоминал светлые минуты их связи, незабвенные минуты (может, только для него незабвенные?). Просто ей этого мало, она — бродяга душой; и что, она одна? А графиня Юсупова? — бедный Жерве! Умирает он или уже умер от раны? «И сердце его перестанет биться для этой развратной Зинаиды», — говорят о нем в свете. Там даже пожалеть беззлобно не умеют! Жерве был их близкий товарищ — его и Михаила — по лейб-гусарскому полку. Он удрал на Кавказ, спасаясь от несчастной любви, и там в свой час получил свою пулю. Говорят, он сам искал смерти. Нашел! «Моя пуля меня не сыскала — Моя пуля другого нашла…» — была такая гусарская песня. Впрочем, уланы ее тоже певали. Ее принес Лафа откуда-то, откуда Лафа всё приносил.

<………………………………………………………………………………….>

V

Из Ставрополя Лермонтов писал Софи Карамзиной:

«10 мая.

Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и отправляюсь в тот же день в экспедицию с Столыпиным Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. Надеюсь, что это письмо застанет Вас еще в С. — Петерб<урге> и что в тот момент, когда вы будете его читать, я буду штурмовать Черкей. Так как Вы обладаете глубокими познаниями в географии, то я не предлагаю Вам смотреть на карту, чтоб узнать, где это; но, чтобы помочь Вашей памяти, скажу Вам, что это находится между Каспийским и Черным морем, немного к югу от Москвы и немного к северу от Египта, а главное, довольно близко от Астрахани, которую Вы так хорошо