Полуденные врата - Майкл Роэн

– Я знаю, чьи это знамена! – услышал я шепот Шимпа. – Матарам и Вармадева! Члены древних жестоких кланов – раджи с островов Бали и Ява. Духи войны и тирании, когда-то овладевшие этим островом, снова пробудились. Они жаждут крови, им не терпится опять начать войну. – Голос Шимпа дрожал от гнева. – Кто это сделал? Кто посмел это сделать?

Но я его почти не слышал, в первой шеренге бандитов я уже разглядел пригнувшуюся, почти незаметную в этой грозной живой картине хрупкую фигуру с необычными здесь светлыми волосами. Она слегка выпрямилась, и, несмотря на разделявшее нас расстояние, наши глаза встретились. Это была Рангда. Я схватил Шимпа за плечо.

– Это она! Та девушка из бара, их приманка! Сукины дети, они поставили её прямо в первую шеренгу!

Медленно, как мне показалось, неохотно Рангда вышла из ряда окружавших её воинов. Её взгляд был устремлен в одну точку, лицо оставалось непроницаемым. Даже в этот напряженный момент при виде её мое сердце учащенно забилось. Волосы у Рангды блестели, кожа золотилась на солнце, на ней почти ничего не было, только простой, едва прикрывавший тело белый саронг, ожерелье из крупных жемчужин, петлями спускавшееся по упругой обнаженной груди и по животу, да белая лента вокруг шеи. И из глубин моей памяти всплыло воспоминание о том, что во время ритуальных убийств puputan – даже после попытки переворота 1965 года – и жертвы, и палачи надевали церемониальные белые одежды. Интересно, к кому она принадлежит – к палачам или к жертвам?

Рядом со мной раздалось изумленное восклицание:

– Как? Это она? Твоя девица из бара… – Джеки переводила взгляд с меня на Рангду и снова на меня. Вдруг её щеки вспыхнули от гнева, и она отвесила мне оплеуху. – Ну ты… ты просто… мерзкий ублюдок…

Ещё в колледже Джеки подрабатывала в качестве фотомодели высокого класса, что и послужило главной причиной нашей ссоры. Она видела себя не только в зеркалах, она видела своё отражение в глазах рисовавших и снимавших её художников и фотографов. Она лучше любого из нас знала, как выглядит.

И сейчас, когда я видел ту и другую в одинаковом резком слепящем свете, их сходство пугало, казалось противоестественным. Остальные тоже заметили, как похожи девушки, и обменивались изумлёнными взглядами. И вдруг Шимп, не сводивший с Рангды глаз, схватил меня за шиворот, да с такой силой, что я чуть не задохнулся, его глаза, словно он обезумел, метали молнии.

– Это и есть твоя девчонка? Эта?!

Задыхаясь, я вцепился в его пальцы, в ушах уже застучала кровь, но с тем же успехом я мог бы отдирать от себя стальные щипцы.

– Д-да! Ну и что? Что, чёрт возьми? Это что, уголовное преступление? Карается смертью?

Шимп слегка разжал руку. Я услышал глухой смешок.

– Я и помыслить не мог, что такое случится! Idiot, неужто ты не знаешь, кто это?

– Знаю, как её зовут.

– Ничего ты не знаешь. Niks. [107] Она с Бали, хотя родилась не там. Значит, ты считаешь её девочкой из бара? Ну-ну! А она – принцесса-воительница! Когда-то её звали Махендрадатта. Океан выбросил её на берег Бали, как выбрасывает всю нечисть. Принцесса – предводительница войска призраков. Царица ведьм, воинствующая разрушительная сила древних времен! Ну что? – Его маленькие глазки ещё больше сузились. – Но по крайней мере, она сродни людям.

– Да о чём ты толкуешь? Принцесса? Сродни людям? Ясное дело, она нам сродни, черт возьми!

– Ну так ты хочешь знать, кто она такая? – В напряжённой тишине голос Шимпа, казалось, иссяк, стал тонким, как нитка. – Её прокляли и сослали в дикие страны и в зараженный злом океан. Она несёт с собой опустошение и зло, угрожает порядку и расцветает там, где царят распри, она всё пожирает и уничтожает. Она – дух пустыни, обожжённый кусок грязи из высохшей реки, сухие листья на ветках, горячий ветер, который эти листья срывает. Она – жалобные вопли детей!

– Да ты с ума сошел!

У Шимпа блеснули глаза.

– Я? Возможно. Но зато я не делю постель с такими! Когда-то давным-давно она прошла мимо того, чем была, и стала частью того, чем могла стать. Её звали Махендрадатта, пока ноги не привели её на дорогу, ведущую к Спирали, – от одного зла к другому и дальше! Она Кала Наранг, соблазнительница! Её зовут Рангда!

– Да! – сердито выпалил я. – Она сказала мне, как её зовут. Так и что с того?

Шимпа передернуло.

– Значит, на тебе она учится говорить правду. Это она умно делает, ведь правда придаёт власти силу, а ложь только ослабляет её. Ну так знай, ты – младенец, пойми, что среди сил, противостоящих тебе, она – из самых могущественных!

Он кричал так громко, что Рангда вполне могла его слышать. Я увидел, как она, словно польщённая, вздёрнула голову, а может быть, услышанное её позабавило.

– Она – хозяйка преисподней, принцесса оживших трупов, сама дочь Шивы – Господина-разрушителя. Она – охранница кладбищ! Царица ночи. Беловолосый, белокостный демон!

Тут я начал понимать, как на Востоке воспринимают пепельных блондинок. Но Рангда всего лишь откинула назад голову и расхохоталась; это был высокий, пронзительный восточный смех. И я мог бы тоже рассмеяться, если бы некогда не слышал точно такой же смех из уст другой женщины и не знал его силу.

Никто не рассмеялся ей в ответ, ни её воины, ни один человек из наших, – они стояли словно оглушённые, в округлившихся глазах застыл ужас. А этот зловещий смех, отражаясь от каменной ступы, рассыпался по изукрашенным террасам, словно осколки стекла, становился всё громче, и уже не верилось, что он мог исходить из столь нежного горла. Кусочки стекла резали нам уши, невыносимо больно кололи подобно иглам, заставляя затыкать уши, трясти головами и содрогаться, лишая способности думать и действовать. Этот безжалостный смех, становясь всё громче, не позволял нам сдвинуться с места. Мы стояли будто приклеенные и вдруг заметили, как хрупкая девушка начала меняться.

Она стала расти. Не то чтобы вытягиваться в длину или неестественно раздуваться, нет, она росла пропорционально, как растёт любое живое существо. Так могло бы расти тело ребёнка, превращаясь во взрослого человека, но росло бы оно не так быстро, не так странно. Словно высвобождаясь из каких-то оков, Рангда росла на глазах, светлые локоны рассыпались, обвивая каждый изгиб её тела, закрыли лицо. Саронг соскользнул с талии, съежился, превратившись в крошечную набедренную повязку под гладким животом, скрывавшую лишь пучки светлых волос. Бронзовая кожа туго натянулась на сильных мышцах, стройные ноги напряглись, носки вывернулись наружу, будто у танцовщицы. На руках проступили вены, а пальцы скрючились. Нитки жемчуга зловеще подпрыгивали на обнаженной груди и глухо позвякивали. Оказалось, это и не жемчуг вовсе, а старые, пожелтевшие от времени человеческие черепа, на них ещё сохранились куски высохшей плоти. А блестящая нить, на которую они были нанизаны, липкая и ярко-красная, была сделана из свежих кишок.