Дэн Сяопин - Александр Панцов

Вслед за первым этапом аграрной реформы Дэн в июне 1951 года приступил ко второму, наделив землей еще 25 миллионов бедняков. К лету же 1952 года он завершил и третий этап, когда еще 45 миллионов безземельных крестьян получили участки. «Можно сказать, — доложил он Пекину, — что аграрная реформа на Юго-Западе в основном завершена»44.

Не «реформированными» оставались только 16 миллионов крестьян, из которых 10 миллионов стали «середняками» к весне 1953 года, когда завершился четвертый этап аграрных преобразований45. Оставшиеся же шесть миллионов (все они — представители нацменьшинств) испытали на себе реформу только в середине 1950-х годов.

Вслед за деревенскими богачами к 1953 году расправились и с городскими собственниками, которые в первый год Китайской Народной Республики благодаря разумной политике «новой демократии» в полтора раза увеличили объем своей валовой продукции, получив рекордную за всю историю предпринимательства в Китае прибыль46. Активность буржуазии встревожила Мао, и он решил, что настало время нанести удар и по ней. «После свержения класса помещиков и бюрократической буржуазии, — заявил он, — главным противоречием в Китае стало противоречие между рабочим классом и национальной буржуазией»47.

Дэн, как всегда, сверял свою работу с мудрыми указаниями вождя. В конце 1951-го — начале 1952 года, следуя приказу Мао, он развернул на Юго-Западе репрессивную кампанию против «буржуазных элементов» в рамках борьбы с так называемыми «тремя и пятью злоупотреблениями» (коррупцией, уклонением от уплаты налогов, хищением государственного имущества и т. п.)48. С буржуа стали взимать внушительную контрибуцию, коренным образом подорвавшую их экономические позиции. А кроме того, выносили их «дела» на суд общественности, и публичные судилища нередко заканчивались расстрелами обвиняемых на глазах толпы.

Так же, как Дэн, действовали тогда и другие региональные лидеры, причем настолько активно, что даже сам Мао в конце концов вынужден был дать команду сбавить обороты. Весной 1952 года на одном из заседаний Политбюро он заявил, что «у нас все еще новая демократия [казалось, он давно забыл этот термин, но тут вдруг вспомнил], а не социализм. Мы выступаем за ослабление буржуазии, а не за ее ликвидацию. Надо поколотить ее несколько месяцев, а потом опять вытащить на свет, но не следует бить наповал, разбивать наголову»49. Тем не менее в сентябре 1952 года доля государственного капитала в промышленности возросла до 67,3 процента, а в торговле — до 40 процентов; социалистический сектор занял руководящие позиции в китайской экономике50.

Следуя указаниям вождя, Дэн достиг успехов и на финансово-экономическом поприще. «Уровень инфляции в [Юго-Западном] регионе, — пишет его биограф Эванс, — сократился в соответствии с общим уровнем снижения инфляции в стране, который упал с… 20 процентов в 1951 году до 10 — в 1952-м»51.

Дэн поддержал Мао и тогда, когда в мае 1950 года тот принял решение о проведении проверки и перерегистрации членов компартии, вылившееся в новую «чистку» КПК от «чуждых» элементов. «Этот чжэнфэн [исправление стиля], — разъяснял Дэн коммунистам Чунцина, — главным образом направлен на то, чтобы… посмотреть… действуют ли наши товарищи… в соответствии с идеями Мао Цзэдуна. Его цель заключается в том, чтобы, исправляя стиль и преодолевая путаницу в вопросах идеологии и политики, достичь идеологического и политического единства»52. К 1953 году из партии в целом было «вычищено» 10 процентов состава — результат впечатляющий, к которому приложил руку и Дэн.

Он, кстати, предъявлял высокие требования к моральному облику коммуниста. «Вести себя надо скромно, а жить — просто», — учил он партактив53, хотя сам далеко не всегда следовал этому правилу. В Чунцине, где он прожил все два с половиной года своего пребывания на Юго-Западе, Дэн, как и многие другие партийные руководители и в Пекине, и на местах, не мог не рассслабиться после стольких лет партизанского пуританства. Вместе с семьей он сначала занимал целый этаж двухэтажного особняка, в котором до того размещалось одно из гоминьдановских учреждений. На другом этаже жила семья Лю Бочэна, а после того, как Лю в январе 1951 года перевели в Нанкин, — там поселилась семья Хэ Луна, балагура и весельчака, которого друзья называли «усатый Хэ» за красивые черные усики. С Хэ Луном и его домочадцами у Дэна и Чжо Линь быстро установились самые теплые отношения, но затем Дэн с семьей переехал в только что выстроенное по его же приказу просторное здание канцелярии Юго-Западного бюро, оборудованное редкой по тем временам холодильной установкой. Дэн любил хорошо поесть, а поскольку Чжо Линь, как мы знаем, не была кулинаркой, еду для него и его семьи готовили специальные повара. В свободное от приема пищи и работы время он с увлечением играл на бильярде, и чтобы овладеть тонкостями игры, даже пригласил себе в учителя маркера. «Он питался особой пищей, — негодовали много лет спустя ненавидевшие его хунвэйбины, — жил в специальном помещении, пользовался лучшими вещами»54.

По поводу вещей хунвэйбины, правда, преувеличивали. Кроме швейцарских часов «Ролекс» и шерстяного коричневого свитера на пуговицах, подаренных ему после «освобождения» Шанхая секретарем шанхайского подбюро ЦК, старым коммунистом Лю Сяо, у Дэна не было «предметов роскоши». Во время последней гражданской войны ему как-то в виде трофея досталась паркеровская ручка, но летом 1949 года в Шанхае у него ее украл какой-то жулик, когда он и Чэнь И переходили оживленную улицу, спеша на одно из многочисленных заседаний. До конца жизни Дэн сожалел о ее потере и каждый раз, посещая Шанхай, ворчал: «Ну и жулье же в Шанхае»55.

В одежде Дэн по-прежнему следовал партийной этике. Как и Мао, да и все остальные члены ареопага, одевался скромно: неброского цвета куртка (летом — хлопчатобумажная, зимой — ватная) с застежкой под горло и четырьмя накладными карманами, свободного покроя штаны. Такова была партийная униформа: в подобной куртке ходил еще отец Республики Сунь Ятсен (по его имени она и называлась: «суньятсеновка»). На голове Дэн носил обычную кепку.

Весьма неброско одевалась и его семья: дети не выделялись из среды сверстников, а Чжо Линь тоже предпочитала партийный стиль. С того времени, как они поселились в Чунцине, Чжо директорствовала в школе-интернате, ею же самой организованной. Это учреждение формально называлось «народным», хотя на самом деле предназначалось только для детей ответственных кадровых работников Юго-Западного бюро и Военно-административного комитета. Чжо Линь отвечала там за всё: обучение, воспитание и отдых учеников, которых насчитывалось 90 человек, снабжение их одеждой, питанием и всем остальным. Поскольку преподавателей не хватало, сама вела несколько предметов: китайский язык, арифметику и даже музыку, хотя музыкального слуха не имела. Дэн Линь, Пуфан и даже пятилетняя Дэн Нань были ее учениками.