Элегии и малые поэмы - Публий Назон

210 Мчатся на стадо, и врознь гонят его по полям.

        Все разбежались враги, получая позорные раны

        В спины: краснеет земля тускскою кровью кругом.

        Всюду враги сражены. Где открыто на битвенном поле

        Им победить не дано, скрытно готовятся в бой.

215 Поле там было, пределы его окружились холмами

        В чаще леса густой, полной свирепых зверей.

        Малую рать и обоз посредине враги оставляют,

        А остальные в кустах прячутся чащи лесной.

        Тут словно бурный поток, напоенный водой дождевою

220 Или же снегом, какой теплый Зефир растопил,

        Льется везде по полям и дорогам и в новом теченье

        Мчится, не зная границ и позабыв берега,

        Так же и Фабии все, разбежавшися, дол покрывают,

        Что только видят, крушат, всякий отбросивши страх.

225 Что с вами, доблестный род? Врагам не верьте коварным!

        Честная знать, берегись и вероломству не верь!

        Доблесть осилил обман: отовсюду в открытое поле

        Бросились толпы врагов и окружили бойцов.

        Как вам, немногие, быть против стольких вражеских тысяч?

230 Что в неминучей беде можно теперь предпринять?

        Так же, как дикий кабан, в лаврентских загнанный чащах,

        Молниеносным клыком прочь разгоняет собак,

        Хоть погибает и сам, — так гибнут, насытившись местью,

        Воины все, за удар сами удар нанося.

235 День этот Фабиев всех послал на воинственный подвиг —

        Посланным гибель судил день этот Фабиям всем.

        Чтобы, однако, не все Геркулесово сгинуло семя,[361] —

        Видно, заботило то даже и самых богов,

        Только младенец один, еще не способный сражаться,

240 Был живым сохранен Фабиев роду тогда.

        Это случилось, чтоб мог на свет появиться ты, Максим,[362]

        И выжиданьем своим мог государство спасти.

        Вместе друг с другом горят созвездия — Ворон со Змеем,

        А между ними еще Чаши созвездье лежит.

245 В иды они не видны; после ид они ночью восходят,

        А почему им втроем надо являться, спою.

        Как-то Юпитеру Феб готовился празднество справить

        (Будет недолог рассказ, я уверяю тебя).

        «Птица моя, — он сказал, — ты лети, не задерживай праздник

250 И принеси поскорей струйку живой мне воды».

        Ворон кривыми схватил золоченую чашу когтями

        И высоко поднялся, правя по воздуху путь.

        Всю недозрелых плодов увидел он полную фигу,

        — Клюнул он их, но плоды зелены были еще.

255 Тут, говорят, он присел под фигой, приказ позабывши,

        И подождать он решил зрелости сладких плодов.

        Вдоволь наевшись, схватил он змея в черные когти,

        А господину такой выдумал вздорный рассказ:

        «Вот кто меня задержал: он, хранитель воды животворной,

260 Не дал мне к ней подлететь, не дал исполнить приказ».

        «Множишь ты, — Феб говорит, — вину свою ложью и, видно,

        Вещего бога своим вздором желаешь надуть?

        Знай, пока будет висеть на дереве сочная смоква,

        Не приведется себе свежей напиться воды».

265 Так он сказал и навек, как в память этого дела,

        Ворон, Чаша и Змей вместе на небе блестят.

        Третья заря после ид обнажившихся видит луперков,

        Фавна двурогого тут священнодействием чтят.

        Праздника этого чин поведайте мне, Пиэриды,

270 Как, из каких он краев в наши проникнул дома?

        Пана, хранителя стад, почитали в Аркадии древней,

        Он появляется там часто на горных хребтах.

        Видит Фолоя его, его знают Стимфальские воды,

        Так же как быстрый с горы в море бегущий Ладон,

275 Горы в сосновых лесах, окружающих город Нонакру,

        Выси Киллены-горы, средь Паррасийских снегов.[363]

        Пан был скота божеством, Пан был там коней покровитель,

        Пан и дары получал за охраненье овец.

        Этих богов из лесов привел Эвандр за собою;

280 Где теперь город стоит, вместо него был пустырь.

        Здесь-то мы бога и чтим, и праздника древних пеласгов[364]

        Чин стародавний досель фламин Юпитера чтит.

        Но почему же бегут? И зачем (если надобно бегать),

        Спросишь ты, надо бежать, скинув одежду свою?[365]

285 Резвый бог пробегать сам любит по горным вершинам,

        Любит внезапно для всех бег свой стремглав начинать;

        Голый бог нагишом бежать своих слуг заставляет,

        Чтобы одежда на них им не мешала бежать.

        Не был еще и Юпитер рожден, и луна не являлась,

290 А уж аркадский народ жил на Аркадской земле.

        Жили они как зверье и работать еще не умели:

        Грубым был этот люд и неискусным еще.

        Домом была им листва, вместо хлеба питались травою,

        Нектаром был им глоток черпнутой горстью воды.

295 Вол не пыхтел, ведя борозду сошником искривленным,

        И никакою землей пахарь у них не владел.

        Не применяли коней никогда, а двигались сами,

        Овцы, бродя по лугам, собственным грелись руном.

        Жили под небом открытым они, а нагими телами

300 Были готовы сносить ливни, и ветер, и зной.

        Напоминают о том нам теперь обнаженные люди

        И о старинных они нравах минувших гласят.

        А почему этот Фавн особливо не любит одежды,

        Это тебе объяснит древний забавный рассказ.

305 В юности как-то герой тиринфский шел с госпожою;[366]

        Фавн их увидел вдвоем, глядя с высокой горы.

        И, разгоревшись, сказал: «Убирайтесь вы, горные нимфы,

        Мне не до вас, а ее пламенно я полюблю».

        Шла меонийка, власы благовонные с плеч распустивши,

310 И украшал ее грудь яркий убор золотой;

        Зонтик ее золотой защищал от палящего солнца,

        Зонтик, который держал мощный Амфитрионид.

        К Вакховой роще она подошла, к виноградникам Тмола,

        А уж на темном коне Геспер росистый скакал.

315 Входит царица в пещеру со сводом из туфа и пемзы,

        Где у порога журчал весело свежий родник,

        И, пока слуги еду и вино готовили к пиру,

        В платье свое наряжать стала Алкида она.

        Туникой тонкою он, в гетульский окрашенной пурпур,

320 Был облачен и надел пояс царицы своей.

        Не по его животу был пояс, а туника жала;

        Все разымал он узлы толстыми мышцами рук.

        Он и браслеты сломал, они были ему слишком узки,

        И под ступнями его тонкая обувь рвалась.

325 Ей же дубина его достается и львиная шкура,

        Ей достается колчан, легкими стрелами полн.

        Так и пируют они, а после того засыпают

        Порознь, но ложа свои рядышком стелют себе,

        Чтобы достойно почтить создателя лоз виноградных

330 В праздник и чистыми быть при наступлении дня.

        Полночь настала. На что не пойдет неуемная похоть?

        В сумраке крадучись, Фавн к влажной пещере пришел

        И, лишь увидел, что спит опьяненная спутников свита,

        Он понадеялся тут, что господа тоже спят.

335 Входит, туда и сюда пробирался, дерзкий любовник,

        И осторожной рукой щупает, что впереди.

        Вот подошел наконец он к желанным покровам постели

        И обнадежил его первый сначала успех.

        Но лишь дотронулся он до желтой щетинистой львиной

340 Шкуры, как, обомлев, руку отдернул назад.

        Страхом объятый, шарахнулся прочь, как путник, увидев,

        Что наступил на змею, ногу отдернуть спешит.

        После же щупает он покрывала соседнего ложа

        Мягкие, это его и завлекает в обман.

345 Всходит на эту постель, расправляет на ней свое тело

        И напрягает, как рог, страстную жилу свою.

        Вот задирает и тунику он с лежащего тела,

        Но оказались под ней ноги в густых волосах.

        Дальше полез он, но тут герой тиринфский ударом