Роман - Джеймс Миченер

Когда я вернулся в Мекленберг, факультетские жены, держась за животы, бросились наперебой рассказывать мне подробности того, что произошло за чаем с появлением там Дженни Соркин, и я поблагодарил про себя Бога за то, что меня в это время там не было. Приехав на ферму Йодеров в середине дня, Ивон узнала, что Эмма разыскала мисс Соркин и передала ей приглашение.

Другие приглашенные, среди которых были в основном жены преподавателей факультета, тоже собрались рано, и разговор сосредоточился на этой молоденькой еврейке — возмутительнице спокойствия в их городке.

— Эта штучка с запада питает огромное отвращение к нашей восточной утонченности, — заявила одна из присутствующих, но ее поправили:

— Она из Бруклина, училась в Брандейсе, затем набиралась ума в Айове.

— Но как она оказалась в этом Богом забытом уголке? — спросила Эмма.

— Я поинтересовалась, — пояснила одна из женушек, — и она ответила, что провела семестр в Беркли, проверяя свои штучки на радикалах, а теперь приехала сюда, чтобы разобраться с консерваторами.

Ивон, чувствуя себя обязанной защищать всех писателей, спросила:

— Кто-нибудь встречался с ней?

— Я встречалась, — вступила Эмма. — Она напомнила мне некоторых девиц, которых я знала в Брайн Мауер. Тех, которые редко пользуются ванной. — Услышав это, Ивон передернула плечами.

Около четырех часов дня факультетские жены увидели, что к дому направляется долговязая девица, только что вышедшая из автомобиля, который сразу же двинулся в обратный путь. В глаза Ивон бросились грязные волосы, неровно подрубленная юбка и ярко красная майка с черной надписью. Больше она ничего не разглядела, потому что к двери подошел Лукас, перебросился с девицей парой фраз и сурово сказал:

— Нет, вы не можете войти в таком одеянии. — И захлопнул дверь у нее перед носом. На счастье, шофер, который ее привез, остановился, для того чтобы убедиться, что это действительно дом Йодеров, так что ей было на чем добраться до колледжа. Но, когда она уже собиралась сесть в машину, Лукас, которому стало стыдно, оттого что он так грубо обошелся с ней, приоткрыл дверь дома и крикнул:

— Приходите, когда будете прилично одеты.

Женщины поинтересовались, что же было не так у нее с одеждой. Он покраснел как рак и сказал:

— На груди у нее была яркая надпись, призывавшая совокупляться… или что-то в этом роде.

— Лукас! — с осуждением в голосе произнесла Ивон, — мы же взрослые люди и не должны так болезненно на это реагировать.

— Я приношу извинения за то, что сорвал вам работу, миссис Мармелл, — пробормотал он. — Думаю, что мы больше не увидим мисс Соркин, и слава Богу. Скорее всего, она не тот человек, с которым можно иметь дело.

Он ошибся. Когда прошло ровно столько времени, сколько было необходимо, чтобы слетать на скорости семьдесят миль в час до колледжа и обратно, мисс Соркин стояла перед входной дверью и, вежливо постукивая в нее, говорила шоферу:

— Вам лучше подождать, вдруг они опять выставят меня.

Ее впустили, но только потому, что у двери, опередив Лукаса, первой оказалась Эмма. Открыв дверь, она прыснула со смеху, ибо на сей раз на груди у девушки крупным шрифтом было написано: «ВНИМАНИЮ НАСИЛЬНИКА: ЗДЕСЬ ВЕРХ».

— Увидев это послание, я хохотала как ненормальная, — рассказывала мне Ивон, — а вот Лукас был вне себя и отказался пожать ей руку.

Он еще больше смутился, когда Эмма рассказала об одном случае, который произошел с ними в те времена, когда Лукас еще только ухаживал за ней:

— Однажды он приехал в Брайн Мауер на свидание со мной и оказался среди скопища девиц из Пенна, Вассара и Маунт-Холли. Они собрались, насколько я помню, чтобы отстаивать права женщин, и когда мы с Лукасом шли через парк, то случайно натолкнулись на группу студентов, распевавших:

Май так близко, близко, близко,Расти, расти моя редиска…

Когда присутствующие угомонились, она объяснила Дженни Соркин:

— Они, конечно, употребляли тут непристойное слово, вроде того что Лукас подсмотрел на вашей первой майке.

— Так что же произошло? — спросила Ивон.

— Лукас, как вы, наверное, догадались, пришел в ужас, — сказала Эмма. — Он покраснел и сбежал, бросив меня одну в парке. — И, как бы рассуждая про себя, она добавила: — Мне всегда казалось, Лукас, что твои романы могли бы быть чуточку современнее, не будь ты таким стеснительным в отношении секса.

Но он оставался все таким же стеснительным и опять сбежал, оставив хихикающих женщин одних в комнате.

Когда подошло время чая, Эмма сказала:

— Пойлу попробую завлечь Лукаса назад.

Появившись с довольно растерянным видом, он взглянул на грудь Дженни Соркин и расхохотался:

— Такого я еще никогда не видел. Для чего это, позвольте полюбопытствовать?

— Дети называют это — «для преодоления барьеров». Для девчонки самое главное — обратить на себя внимание. И для этого все средства хороши.

— Но вы уже не девочка, — заметил Лукас.

— В своих привычках и мыслях всегда остаешься девчонкой, пока не заарканишь мужичка, — ответила Дженни.

— Разве это так важно? — спросил Лукас, заинтересовавшись вдруг этой странной девицей, вообразившей себя писательницей.

— Даже трудно выразить словами. Дело даже не в том, чтобы заарканить его. Важно сделать так, чтобы он сам захотел заграбастать тебя.

— А ваша книга? Она о том, как грабастают футболисты?

— Лучшие места в ней связаны с мужчиной, который является вашей полной противоположностью, а именно: с моим отцом — увлеченным футболистом, нескладехой и законченным ослом.

Повернувшись к Ивон, Лукас спросил:

— Неужели вы надеетесь укротить это дикое существо и сделать из нее писателя?

— Если есть перспективы для роста, я могу укротить кого угодно, — парировала Ивон. — В противном случае я — пас. Но вот в данном случае, — она одобрительно посмотрела на мисс Соркин, — мне кажется, что я смогу приручить ее, но только при условии, что она будет идти навстречу.

— Идти навстречу? Да я перепишу каждую страницу, стоит только вам сказать слово. — Дженни помолчала. — Но вы же еще не сказали ни слова, не так ли?

Ивон утвердительно кивнула головой. И тогда Дженни тихо спросила:

— Вы посмотрите мою рукопись? В ответ Ивон опять утвердительно кивнула головой.

То, что я не мог присутствовать на этом нашумевшем чае у Эммы Йодер, было правдой — у меня действительно был семинар в Темпле, — но это была не полная правда. Главное, для чего я ездил туда, — встреча с тремя деканами, которую и я, и они решили сохранить в секрете.

А произошло следующее. Я получил письмо от декана Менделя Исковича из так называемой «Школы общественных связей» с неожиданным для себя предложением:

«Наши профессора, побывавшие на ваших лекциях и имеющие представление о творческих успехах ваших выпускников, да и ваших собственных научных достижениях, убедили меня в том, что вы могли бы внести ценный вклад в программу, которую мы проводим у себя в Темпле. Благодаря неожиданному пожертвованию некоторой суммы от Вальтера Анненберга, чей офис в „Филадельфия инкуайер“ находится в нескольких кварталах от нас, а также в результате двух щедрых подарков от городских промышленников мы можем позволить себе взять трех новых преподавателей с высокой репутацией для работы в новой увлекательной области. Не найдете ли вы возможным встретиться с нашими деканами и обсудить вопросы, которые могут оказаться взаимовыгодными для обеих сторон?»

Мне не хотелось покидать Мекленберг, и я не мог представить себе, что буду преподавать в колледже, который находится в таком беспокойном городе, как Темпл. Но я был обязан ответить декану Исковичу хотя бы из вежливости. В письме я дал ясно понять, что вполне доволен своим нынешним положением, однако не стал наотрез отказываться от сделанного мне предложения. Этого оказалось достаточно, чтобы деканы из Темтша, проехав сорок с лишним миль на север, встретились со мной в отеле Аллентауна, где удивили меня своей заинтересованностью и знанием моей сферы деятельности. В действительности их предложение показалось мне столь заманчивым в интеллектуальном и социальном плане, а финансовое положение колледжа, в котором мне предстояло работать, столь прочным, что я опять не стал говорить «нет», когда они настоятельно просили посетить их в Филадельфии. В результате я опять же, главным образом из вежливости, отправился на неделю в Темпл под предлогом проведения там семинара. Оказавшись там, я убедился, что все обещанное мне соответствует действительности, однако окружение огромного города настолько не соответствовало моим представлениям о том, где должен располагаться настоящий университет, что, расставаясь, я смог сказать только: