Кавалер в желтом колете - Артуро Перес-Реверте

— Не везет мне сегодня.

Осторожно приблизившись, я кончиком шпаги поворошил его одежду, проверяя, не припрятал ли он еще какого оружия. Потом приставил острие к тому месту где находится сердце. Мокрые, прилипшие к щекам волосы, лиловатые круги под глазами — Малатеста будто сразу постарел на несколько лет и выглядел безмерно измученным.

— Не надо… — с неожиданной мягкостью проговорил он. — Предоставь это ему.

Малатеста глядел мне за спину — туда, где смыкались ветви деревьев. В этот миг послышалось чавканье сапог по грязи, и рядом со мной, отдуваясь и тяжело дыша, возник капитан Алатристе. Стремительно и молча он бросился на итальянца, схватил его за волосы и, отложив в сторону шпагу, приставил к его горлу огромный охотничий нож.

Мысли у меня в голове неслись как угорелые. Но было их немного. Я вспомнил суровый вид графагерцога Оливареса, враждебный тон Гуадальмедины и ту августейшую особу, которую мы оставили на опушке под охраной Косара. Без свидетельства Малатесты нам с капитаном слишком много придется объяснять, и есть опасения, что не на все вопросы найдутся у нас ответы. Осознав это, я ужаснулся. И удержал руку своего хозяина:

— Он мой пленник, капитан.

Алатристе вроде и не слышал. Лицо его, словно высеченное из гранита, выражало непреклонную решимость. Потемневшие глаза были сделаны, казалось, из того же вещества, что и нож у него в руке. Я видел, как вздулись на ней вены, как напряглись мускулы. Еще мгновение — и она вонзит клинок в горло итальянцу.

— Капитан!

Я попытался вклиниться между ними. Алатристе резко отстранил меня, занес левую руку для оплеухи. Глаза вонзились в меня не хуже стального лезвия.

— Он сдался мне! Он мой пленник!

Все это, вместе взятое, напоминало кошмарный сон — грязная и мокрая прогалина, дождь, без устали сыплющийся сверху, частое дыхание капитана, бурно вздымающаяся грудь Малатесты… Алатристе нажал сильней. Если бы я не удерживал его руку изо всех сил, нож пошел бы своим путем.

— Кто-то должен будет объяснить правосудию, что здесь произошло! — стараясь, чтобы голос мой звучал как можно убедительнее, сказал я.

Алатристе не сводил глаз с Малатесты, который откинул голову, насколько это было возможно, и стиснул зубы в ожидании последнего удара.

— Я не хочу, чтобы нас с вами замучили до смерти пытками!..

И видит бог, это было воистину так! Я заметил, что слова мои произвели наконец нужное действие, смысл их мало-помалу доходил до капитана — он весь как-то обмяк, хотя пальцы его еще крепко сжимали роговую рукоять ножа. Малатеста оказался сообразительней:

— Пропади ты пропадом! — воскликнул он. — Дай ему убить меня!

Эпилог

Альваро де ла Марка, граф де Гуадальмедина, протянул капитану Алатристе кувшин:

— Тебе, должно быть, самое время промочить горло.

Капитан принял его. Мы сидели на ступенях колоннады во Фреснеде, оцепленной вооруженными до зубов гвардейцами. Снаружи дождь барабанил по накрытым парусиной трупам четырех наемников, убитых в лесу. Пятого, с рассеченной головой и еще двумя ранами — Косар постарался, — полуживым унесли на носилках. Гвальтерио Малатесте был оказан особый почет: мы видели, как он, скованный по рукам и ногам, удалялся под крепкой охраной верхом на печальном муле. Когда его погасшие глаза в последний раз взглянули на меня и на Алатристе так, словно он видел нас впервые в жизни, я вспомнил слова, сказанные им в лесу. И в самом деле, ему лучше было бы умереть, подумал я, представляя, каким пыткам подвергнут его, чтобы вытянуть все, что он знает о заговоре.

— И еще мне думается, — добавил граф, чуть понизив голос, — что я должен тебя простить.

Он только что вернулся из королевских покоев, где имел долгую беседу с Филиппом. Мой хозяин, ничего не ответив, омочил усы в вине. Выглядел он не очень авантажно, а верней — совсем неважно: растрепанный, усталый, перемазанный грязью, насквозь промокший, исхлестанный колючими ветками. Вот он вскинул на меня льдисто-зеленоватые глаза и тотчас перевел взгляд на Косара, сидевшего чуть в стороне с одеялом на плечах и с блаженной улыбкой на устах: лицо комедианта было крест-накрест расцарапано, лоб рассечен, а под глазом светился отличный кровоподтек. Ему тоже поднесли вина, с которым он справился безо всякой посторонней помощи, влив в себя, между прочим, три кувшина, так что распирало его не только от гордости. Время от времени Косар икал, взревывал: «Да здравствует король!», рычал как лев или начинал невпопад декламировать целые монологи из «Перибаньеса и командора Оканьи» [34]. Несшие караул гвардейские стрелки глядели на него оторопело и шепотом спорили между собой, напился комедиант или просто спятил на радостях.

Капитан протянул мне кувшин, и я как следует приложился к нему, прежде чем вернуть. Вино уняло колотивший меня озноб. Я взглянул на Гуадальмеди ну — как всегда, вылощенный и элегантный, небрежно подбоченясь, он стоял перед нами несколькими ступеньками выше. Пробудившись поутру и прочитав мою записку, граф с двадцатью стрелками прибыл на место происшествия к шапочному разбору — король, целый и невредимый, сидел на камне под огромным дубом на краю опушки, Малатеста со связанными за спиной руками лежал лицом вниз в грязи, а мы с капитаном пытались привести в чувство Косара, раненного в голову его противником, которому, впрочем, досталось сильней. Стрелки, не желая разбираться, что к чему, а равно — искать правых и виноватых, вознамерились пощекотать нас шпагами и были уже совсем готовы прикончить меня и капитана — причем Гуадальмедина словечка не вымолвил в нашу защиту, — если бы его величество лично не внес ясность в этот вопрос, расставив все на свои места. «Эти господа, — сказал король, — с риском для собственной жизни и выказав немалую доблесть спасли меня». После высочайшего вмешательства никто уже не смел нас тронуть, и даже Гуадальмедина сменил гнев на милость. Вот потому мы и сидели теперь, окруженные стражей, на ступенях колоннады и попивали вино, покуда наш государь пребывал в своих покоях. Все возвращалось на круги своя. Уж не знаю — к добру ли, к худу.

Щелкнув пальцами, Альваро де ла Марка велел подать еще вина, а когда слуга принес кувшин, с улыбкой обратился к моему хозяину:

— За сегодняшнее дело, Алатристе! За короля и за тебя!

Он выпил и тотчас протянул сверху вниз затянутую в перчатку руку, то ли желая помочь капитану подняться и произнести ответную здравицу, то ли для рукопожатия. Однако тот остался сидеть как сидел, поставив кувшин на колени и будто не замечая протянутой руки. Глаза его были устремлены на четыре мертвых тела, лежащие в ряд под дождем.