Кавалер в желтом колете - Артуро Перес-Реверте

Покуда я раздумывал, что скажу или сделаю во Фреснеде, позади осталось свинцовое пятно пруда, полускрытого деревьями, а впереди, в отдалении, показалась ступенчатая, во фламандском стиле, крыша охотничьего дворца. Дорога раздваивалась: налево виднелась дубовая роща, и, глянув туда, я заметил мула и четырех верховых коней. Указал на них Косару, и тот осадил мулов столь резко, что один припал на передние ноги, едва не вывалив седоков. Я соскочил с козел первым, с настороженным вниманием озирая местность. Наступающий рассвет с трудом пробивался сквозь мрачные тяжелые тучи. Может, все напрасно, грызла меня мысль, и явившись к охотничьему дворцу, мы просто даром потратим время? Покуда я терзался сомнениями, Косар решил за нас обоих: он спрыгнул с облучка, причем угодил прямехонько в огромную лужу, поднялся, отряхиваясь, но тотчас, споткнувшись о собственную шпагу, упал вторично. Выпрямился, ругаясь на чем свет стоит. На перемазанном грязью лице горели глаза, мутная вода ручьями текла с бакенов и усов. Несмотря на безобразную брань, казалось, будто по каким-то неведомым причинам все происходящее доставляет ему истинное удовольствие.

— За дело! — вскричал он. — И горе тем, кто станет на пути!

Скинув епанчу, я схватил шпагу кучера — благо тот, свалившись от толчков на пол кареты, продолжал блаженно похрапывать. Шпага, по правде сказать, была дрянная, но выбирать не приходилось, а с нею и со своим кинжалом я все же мог считать себя вооруженным. Как говаривал во Фландрии капитан Брагадо, на военном совете самонадеянность губительна, но в действии — пользительна. А я как раз действовал.

— Гляну, как там и что, — сказал я, показав на лошадей, привязанных к деревьям. — А вы тем временем ступайте к дому и попросите помощи.

— Еще чего! Да ни за что на свете не пропущу такой оказии! Вместе — значит вместе.

Косар совершенно преобразился — даже голос звучал иначе. Любопытно было бы знать, какую роль играет он сейчас. Внезапно он подошел к карете и принялся будить кучера, хлеща его по щекам так, что мулы испуганно запрядали ушами.

— Проснись, болван! — взывал он с властностью владетельного герцога. — Ты нужен Испании!

Спустя несколько минут все еще одурелый кучер — я полагаю, он подозревал, что хозяин его повредился в рассудке, — щелкнул кнутом и погнал мулов во Фреснеду, дабы поднять там тревогу. Судя по всему, он не отличался особенной сообразительностью, и потому, чтобы не запутать его вконец, приказы ему был отданы самые простые — добраться до охотничьего домика, кричать как можно громче, а людей привести как можно больше. Потом, дескать, все объясним.

— Если останемся живы, — драматическим тоном добавил Косар.

Вслед за тем он величаво закинул за плечо полу плаща и решительно двинулся вглубь перелеска. Но, сделав четыре шага, запутался о шпагу и ничком растянулся в грязи.

— Богом клянусь! — пробубнил он, зарывшись носом в грязь. — Если кто-нибудь еще раз меня толкнет, я того изувечу!

Помогая ему встать на ноги и почиститься, я с долей отчаянья думал о том, как хорошо было бы, чтобы кучер сумел убедить и привести к месту действия людей. Или чтоб капитан Алатристе, где бы он ни был, справился своими силами. Ибо если все зависит только от нас с Косаром, Испания останется без короля, как я остался без отца.

Снова послышался рожок. Диего Алатристе, сидевший у подножья дуба, заметил, как человек, оставленный охранять его, поднял голову и оглянулся на звук. Это был тот самый бородач, приземистый и широкоплечий, с которым капитан столкнулся на почтовой станции в Галапагаре. Судя по всему, он относился к тем, кто болтать не любит: как поставил его Малатеста перед уходом, так он и стоял под дождем, сейчас припустившим сильней. Стоял и мок, ибо кроме навощенной накидки, иной защиты у него не было. Богом создан для таких дел, подумал Алатристе, ибо мог оценить его лучше, чем кто-либо иной. Человек, которому говорят: оставайся здесь, здесь убивай и сам здесь умри — и он все исполнит без рассуждений и пререканий. Человек, который может стать героем, если пойдет брать на абордаж турецкую галеру или штурмовать фламандский редут, а не случится подходящей войны — убийцей. Где проходит водораздел, не враз поймешь: все зависит от того, какие кости вытряхнет ему судьба из своего стаканчика, какую карту сдаст — червовую ли двойку, бубнового ли туза.

Когда замер звук рожка, бородач почесал в затылке и глянул на пленника. Потом подошел вплотную, окинул ничего не выражающим взглядом и вытащил нож. Алатристе, сложив связанные руки на коленях, откинув голову, не сводил глаз с отточенного лезвия. Он чувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Должно быть, сказал он себе, Малатеста все продумал как следует, поручив задание своему подчиненному. Вот уж не думал он так окончить жизнь — в грязи, связанным по рукам и ногам… Прирежут как кабанчика, а потом на века ославят как цареубийцу. О, чтоб вас всех…

— Дернешься — приколю, — бесстрастно предупредил бородач.

Алатристе смаргивал с ресниц капли дождя. Да нет, как видно, на уме у них что-то другое. Вместо того, чтобы полоснуть его ножом по горлу, наемник рассек веревки на ногах.

— Вставай, — сказал он, для убедительности сопроводив свои слова пинком.

Покуда капитан выпрямлялся, тот ни на миг не выпускал его из поля зрения и держал клинок наготове — то есть у самой шеи.

— Шагай, — снова наемник пнул его.

Алатристе все понял: зачем им убивать его сейчас — ведь потом придется тащить туда, где произойдет их встреча с королем, и оставлять к тому же следы на раскисшей глинистой земле. Пусть на своих ногах доберется до места двойной казни. С каждым шагом истекали время и жизнь. И все же он решил попробовать. Последняя попытка. Что ему терять? Он и так уже, можно считать, убит и в землю зарыт. А вдруг?

— Пощади! — вдруг закричал он, припав на одно колено.

Шедший позади бородач вздрогнул от неожиданности.

— Пощади!

Обернувшись, капитан успел увидеть его презрительно сузившиеся глаза. «Я думал, ты покрепче будешь», — говорил этот взгляд.

В следующее мгновенье страж понял свою ошибку. Но было уже поздно — клинок чуть повернулся в сторону, и Алатристе, бросившись бородачу в ноги, с размаху двинул его плечом в живот. Толчок, едва не вывихнувший ему руку, достиг цели — противник потерял равновесие, свалился в грязь, а капитан, сцепив в замок связанные руки, изо всех сил двинул его по лицу, круша носовые хрящи и разбивая губы. Наемник попытался ударить его ножом, но, по счастью, то был здоровенный охотничий нож с длиннющим лезвием — короткий обоюдоострый кинжал тотчас бы вспорол капитану брюхо. Но поскольку они барахтались на земле, плотно обхватив друг друга, у бородача не было возможности размахнуться как следует, и острие соскальзывало с задубелой плотной ткани. Капитан сумел прижать коленом руку с ножом, стиснуть ладонями горло, а большими пальцами надавить на глазные яблоки противника. Тут уж миндальничать не приходилось и церемониться было некогда — шел бой без правил, — и Алатристе сжимал стражу горло изо всех сил, считая про себя: пять… десять… пятнадцать… и когда дошел до восемнадцати, бородач захрипел и обмяк Дождь быстро смыл кровь с лица и ладоней капитана, когда, уже не встречая сопротивления, он выхватил нож из разжавшегося кулака, сунул под бороду, нажал — и пригвоздил противника к земле. Так он держал его некоторое время, навалившись всей тяжестью и чувствуя, как содрогается и бьется под ним поверженный враг, пока, наконец, со свистящим усталым вздохом, слетевшим уже не с его губ, а из перерезанного горла, тот не окостенел. Тогда Алатристе перекатился на спину, подставив лицо дождю, перевел дыхание. Выдернул лезвие из раны, зажал роговую рукоять между колен и перерезал веревку, стягивавшую запястья, умудрившись не вскрыть себе вены. При этом заметил, как дернулась и задрожала нога бородача. Забавно, подумал он, хоть и не впервые мог наблюдать это явление: человек уже мертв, а тело еще противится смерти.