Кавалер в желтом колете - Артуро Перес-Реверте

Он снял с трупа все, что могло пригодиться — шпагу, нож, пистолет. Шпага оказалась хороша, саагунской работы, хоть и покороче тех, к которым он привык. Не теряя времени, капитан вооружился. Лезвие охотничьего ножа было в две пяди длиной, рукоять сделана из оленьего рога. Кинжал, конечно, предпочтительней, но ничего, сойдет и это. От пистолета после того, как его поваляли в грязи, проку должно быть немного, однако Алатристе все же заткнул его за пояс, заметив, что теперь, когда схлынул жар схватки, руки дрожат от холода. Бросил прощальный взгляд на мертвеца: ноги больше не дергались, и лужица крови напоминала сильно разбавленное вино — дождь не унимался. Одежда на бородаче вымокла насквозь и вывозилась в грязи, так что от холода не спасет, и потому капитан, ограничившись одной лишь навощенной накидкой, набросил ее себе на плечи.

Из кустов донесся какой-то шорох. Алатристе обнажил шпагу, с удовольствием ощутив ее привычную и успокаивающую тяжесть. Теперь, подумал он, поговорим на равных.

Я обратился в соляной столп. Передо мной со шпагой в руке, с убитым в ногах и с густым слоем грязи на щеках стоял капитан Алатристе. Казалось, он только что вылез из фламандских болот или — еще чего доброго — вернулся с того света. Оборвав мои радостные восклицания, он устремил взор на Рафаэля де Косара, который, шлепая по лужам и ломая ветки, трещавшие, как пистолетные выстрелы, в этот миг возник у меня за спиной.

— Черт… — сказал мой хозяин, пряча шпагу в ножны. — А этому здесь что надо?

Я пустился в объяснения, стараясь не быть слишком многословным, но капитан, недослушав, сделал полуоборот налево и двинулся прочь, словно внезапно утратил всякий интерес к тому, по каким причинам оказался на лесной поляне прославленный комедиант.

— Предупредил?

— Вроде бы… — промямлил я, с беспокойством вспоминая непроспавшуюся физиономию кучера.

— Вроде или предупредил?

Капитан большими шагами двигался меж кустов. Я поспевал следом, слыша за собой, как Косар бормочет сквозь зубы какую-то невнятицу — не то читает стихи, не то ругается. Время от времени Алатристе, остановившись, чтобы сообразить, куда идти дальше, оборачивался и бросал на комедианта мрачный взгляд.

Неподалеку раздался звук рожка — мне показалось, что я слышал его издали еще до встречи, — и мы замерли под дождем. Капитан прижал палец к губам, поочередно оглядел Косара и меня. Потом вскинул ко мне руку, повернутую ладонью вниз — этот безмолвный сигнал, которым мы пользовались еще во Фландрии, означал: «Жди! Иду на разведку», — и, осторожно ступая, скрылся меж деревьев. Мы с актером укрылись под деревом. Косар, пребывая в полнейшем восхищении от этих условных знаков и от того, что попал чуть ли не на всамделишную войну, начал было что-то говорить, но я зажал ему рот. Он понимающе кивнул, глядя на меня с большим почтением, чем прежде, и стало ясно, что никогда больше не услышать мне от него ни «малыша», ни «мальчугана». Я улыбнулся ему, а он — мне. Глаза комедианта сияли от восторга. Я оглядел его — кургузенький, измазанный грязью, вымокший до нитки… И эти его немецкие бакены, соединенные с усами. И рука на эфесе. У него был на удивление боевой вид. Есть такие люди — кажутся неказистыми и миролюбивыми, а потом вдруг прыгнут и ухо тебе откусят. До сих пор — уж не знаю, благодаря ли вину или еще чему, — Косар, казалось, ни на миг не испытал страха. Он играл роль — лучшую роль в своей жизни — и наслаждался острыми ощущениями.

Капитан появился так же бесшумно, как исчез. Взглянул на меня и снова вскинул руку, но теперь — ладонью вверх и растопырив все пять пальцев. Пятеро, мысленно перевел я. Большой палец ткнул вниз. Врагов. Алатристе провел ладонью от правого плеча к левому бедру, как бы изображая перевязь, а затем поднял указательный палец. Офицер. Большой палец вверх. Свой. И тут я понял, что имелось в виду. Красная перевязь служила в полках испанской пехоты знаком различия. А в этом лесу носить высокий чин мог только один человек.

Диего Алатристе снова появился на краю лесной опушки, спрятался за деревом. В двадцати шагах от него, в зарослях дрока, окружавших высоченный дуб, стоял молодой человек с охотничьим ружьем в руках. Он был строен и рыжеват, облачен в зеленое сукно, на голове имел узкополую шапочку с козырьком, на ногах — выпачканные грязью гамаши, на руках — перчатки, за поясом — длинный нож. А шпаги при нем не было. Напряженно выпрямившись и немного задрав голову, он стоял неподвижно, слегка выставив одну ногу вперед. Казалось, этой позой он сдерживает пятерых людей, взявших его в полукольцо.

Из-за шума дождя и расстояния до Алатристе лишь изредка доносились отдельные слова. Юный охотник, впрочем, хранил молчание, а говорил только и исключительно Гвальтерио Малатеста, чьи черные плащ и шляпа блестели от дождя. Он же был единственным, кто держал шпагу в ножнах: все остальные убийцы, двое из которых носили платье придворных егерей, уже обнажили клинки и сужали круг.

Алатристе стряхнул с плеч накидку. Пистолету он не доверял — осечка в такой сырости была более чем возможна, — а потому взялся за рукояти шпаги и ножа, наметанным глазом прикидывая, сколько шагов отделяет его от этой живописной группы. С досадой понял, что на рыжеватого юношу рассчитывать нечего: тот продолжал стоять неподвижно, как статуя, держал ружье в опущенных руках и взирал на окружавших его убийц так безразлично, словно замыслы их не имели к нему ни малейшего касательства. Алатристе заметил даже, что, по охотничьему обычаю, он прикрывает замок ружья полой своего зеленого кафтана, чтоб вода не попала, и если бы не проливной дождь, не грязь под ногами и не пятеро головорезов, можно было бы подумать, что он позирует Диего Веласкесу для очередного портрета. Капитан скорчил гримасу, долженствовавшую обозначать не то восхищение, не то презрение. Да, вероятно, это храбрость, подумал он. Но глупости и чудовищной бургундской спеси — еще больше. Что ж, пусть послужит ему горьким утешением, что даже перед лицом смертельной опасности король, из-за которого он сейчас поставит на кон собственную жизнь, не утратил величия.

А какого дьявола, продолжал размышлять Алатристе, мне лезть в это дело? Почему я должен гибнуть из-за этого малого, который не желает пальцем пошевелить ради своей защиты, будто воображая, что сию минуту ему на помощь с неба высадятся ангелы или гвардейские стрелки выскочат из-за деревьев с боевым кличем «Бог и Испания!»? Ох уж эти венценосцы… Пороки рождения, недостатки воспитания… Самое забавное, что и в самом деле в кустах прячется гвардия — он, да Иньиго, да Косар. И еще — тень комедиантки Марии, словно бы витающая в дождевых каплях… Конечно, всегда отыщется придурок, готовый пожертвовать жизнью для спасения короля… Капитан вздрогнул от ярости. Богом или чертом клянусь, будет только справедливо, если этот щеголь, питающий такое пристрастие к безопасным забавам и чужим женам, получит по заслугам. Гуадальмедины здесь нет, и таскать для него каштаны из огня некому. Черт бы его взял! Пусть заплатит цену, которую рано или поздно придется заплатить всем и каждому. И — наличными, Гвальтерио Малатеста векселей не принимает.