Террор в Македонии - Луи Буссенар

Паша увидел строй патриотов, их суровые, непреклонные лица и понял, что судьба его решена, пощады не будет. Рушился пьедестал[155], куда он вознесся благодаря своей смелости и где так долго держался ценою жестокости.

Отыскав глазами злейшего врага, того, кто теперь мог торжествовать победу, бей крикнул:

– Жоаннес! Повстанцы! Я проиграл! Вы оказались сильнее. Убивайте же меня!

– Да, Марко, ты проиграл, и ничто уже не может спасти тебя. Но мы борцы за справедливость, а не палачи!

– Опять пустые громкие слова! Зачем все эти разговоры? Убейте меня, и дело с концом! На твоем месте я бы именно так и поступил. К чему столько ненужных церемоний?!

– Ты хочешь казаться смелым, Марко-бей, а ведь в тебе говорит прежде всего страх. Ты боишься, боишься медленной смерти, изощренных пыток, одним словом, всего того, чему ты сам всегда подвергал свои несчастные жертвы!

Жоаннес был прав, Марко-разбойник, кровавый Марко, безжалостный палач, мучитель и убийца, действительно трепетал при мысли о боли и физических страданиях.

Видя, что юноша угадал его мысли, он изменился в лице, напрягся всем телом, будто надеялся разорвать веревки, дерзко и вызывающе посмотрел на Жоаннеса и с высокомерной грубостью произнес:

– Лжешь, деревенщина! Бей Косова ничего не боится! Никто и никогда не сумеет похвастаться, что заставил его дрожать от страха!

В ответ юноша пожал плечами и спокойно ответил:

– Ты сам только что заметил, что все это лишь слова! Нет, паша, мы будем судить тебя!

Услышав это, Марко нервно расхохотался ему в лицо.

– Вы? Судить меня?.. Какая славная шутка перед смертью! Но всего за минуту до этого, если мне не изменяет память, ты утверждал, что участь моя решена и ничто уже не может спасти меня! Если я заранее приговорен, тогда казните меня! И нечего возмущаться, когда я называю вас убийцами! Ведь меня же вы считаете палачом, потому что я бросал десять, двадцать человек против одного! Пусть так! Я согласен и даже горжусь этим. Да, я убийца! Марко-разбойник! Однако сегодня, сдается, мы поменялись ролями! Теперь вас – двадцать, а я – один. И вы собираетесь все вместе уничтожить одного безоружного человека. Только вы не хотите признаться себе в этом! Вам гораздо приятнее считать себя поборниками справедливости! Лицемеры! Лжехрабрецы! Мерзавцы! Хотите совершать гнусности и слыть при этом за честных и благородных людей?! Так знайте же, что вы ни то и ни другое. Вы всего-навсего обычные бандиты!

За все время этого страстного монолога Жоаннес оставался сдержан, решителен и тверд.

– Нет, Марко, это ты лжешь, как всегда, пытаясь оправдать собственную слабость и жестокость, – холодно заметил он. – И сейчас я докажу тебе это! Деметр, будь любезен, развяжи нашего знатного пленника!

Парень недоуменно посмотрел на командира, но быстро исполнил приказание.

– Поднимайся, Марко! – обратился юноша к бею.

Ничего толком не понимая, паша встал, потянулся, чтобы размять затекшие члены, и машинально тронул рукой саблю, висевшую на боку.

– Ты правильно подумал… – продолжал Жоаннес. – Я даю тебе возможность сразиться со мной один на один, как мужчина с мужчиной! Я согласен еще раз поставить свою жизнь против твоей. Это будет смертельная схватка, символизирующая борьбу двух наших религий и стран – христианин против мусульманина, Македония против Турции! Защищайся, Марко! Друзья, образуйте круг для нашего поединка!

Патриоты, стоявшие в строю, быстро рассредоточились направо и налево, получилось нечто вроде арены, метров двенадцать в диаметре.

Противники встали в центре друг против друга. Оружие у каждого оказалось то же самое, как и в прошлом поединке, том, который им не удалось закончить. Не было произнесено ни слова.

Побледневшая Никея взглядом, полным восхищения и тревоги, смотрела на мужа. Жоаннес нежно улыбнулся ей, словно хотел сказать: «Ничего не бойся. Все будет хорошо. Я выйду победителем!»

Потом он весь напрягся, настраиваясь на яростную атаку бея, тому уже нечего было терять.

Клинки со звоном скрестились, и Марко, забыв всякую осторожность, бросился на молодого соперника. Удары с обеих сторон наносились с такой силой, что сабли иногда соприкасались даже рукоятями. Тогда противники на какой-то момент сходились почти лицом к лицу.

– Я заставлю тебя! Ты отступишь передо мной! – выкрикивал Марко.

– Да, но только для того, чтобы лучше нанести ответный удар! – спокойно парировал юноша.

Слегка отскочив в сторону под бурным натиском бея, Жоаннес распрямил руку и, сделав неожиданный выпад вперед, резко выбросил острие своей сабли прямо в лицо паши.

Марко страшно вскрикнул, отшатнулся и поднес руку к глазам. Сквозь пальцы сочилась кровь.

В этот момент он был совершенно открыт, и молодому человеку ничего не стоило прикончить его. Но Жоаннес, опустив клинок, выжидал.

– Защищайся, Марко! – во второй раз крикнул он.

– Ты демон![156] – взревел от ярости и боли бей, отрывая руку от лица.

Все вздрогнули. Правое веко паши было рассечено ударом сабли, а на месте живого глаза зияла страшная пустая глазница!

Борьба возобновилась. Теперь атаковал юноша. Последовала целая серия прямых, самых опасных при фехтовании на саблях ударов. Тяжелое ранение делало Марко более уязвимым для соперника. А грешную душу его охватил страх, великий страх за прошлые злодеяния. Он чувствовал, что расплата близка.

Тем не менее бей предпринимал отчаянные усилия, стремясь избежать постоянно нацеленного на него грозного острия. Но опять не успел. Жоаннес произвел сначала ложный выпад, а потом сильный прямой удар в лицо.

Марко слишком поздно разгадал маневр противника. Раздался вопль, еще страшнее первого: с меткостью пули стальной клинок вонзился бею прямо в левый глаз!

Выронив саблю, воя от боли и задыхаясь, паша упал на землю, закрыв лицо руками. В приступе ярости, граничащей с помешательством, он бился в истерике и кричал нечеловеческим голосом:

– Я ничего не вижу! Я слепой! Ты лишил меня глаз! Будь ты проклят!

Жоаннес молча вложил саблю в ножны. Вид поверженного врага не вызывал в нем ни ликования, ни чувства удовлетворенной мести. Он был грустен и серьезен.

– Прекрати проклинать других, Марко! Я вполне мог бы убить тебя, если бы захотел, но не сделал этого. Я просто лишил злодея возможности творить зло. Дарую тебе жизнь и вместе с ней оставляю путь к раскаянию! Прощай! Ты пролил море христианской крови, исковеркал наши души и судьбы. Ты был палачом нашей земли, но мы прощаем тебя! И пусть Марко-слепой заставит людей забыть о Марко-разбойнике!

К Хаджу тоже вернулось сознание. Первое, что он увидел, был его непривычно тихий хозяин с пустыми глазницами, откуда сочилась кровь. И в этот момент в душе дикого зверя впервые шевельнулось неведомое дотоле чувство – сострадание к единственному существу, которое он любил.