Узел вечности - Стивен Рэй Лоухед

упала, остался лишь небольшой холмик. Над ним светилась куртинка белых цветов: там, где лежала Гэвин, пророс тысячелистник.

Со слезами на глазах я, спотыкаясь, спустился с холма к ручью, встал на колени и окунул лицо в чистую холодную воду. Почти сразу я услышал в березовой роще голос, — он легко, по-птичьи, выпевал странную мелодию. Я перепрыгнул речей и вошел в рощу. Вышел на поляну и остановился. В центре поляны, в луже золотого солнечного света, стояла беседка из березовых веток; песня лилась оттуда. Мои чувства разом обострились. Я осторожно вышел из-под деревьев и подошел к беседке. Однако стоило мне подойти, пение прекратилось. В беседке что-то мелькнуло. Я замер.

Появилась женщина в чем-то зеленом и желтом. Нежно-золотистые волосы падали на ее лицо, и мне никак не удавалось узнать ее. Она вышла из беседки и подняла руки к солнцу, купаясь в солнечных лучах, как в воде.

Я не шевелился, даже не дышал. Она повернулась ко мне и сказала:

— Лью, вот ты где. Я ждала тебя. Почему тебя не было так долго? — Легким движением она убрала волосы с лица, и я ахнул. Она рассмеялась и сказала: — Ну, и где мой поцелуй? — Ее голос звучал слаще любой музыки.

— Гэвин?

Она протянула мне руки.

— Я жду, любимый.

— Гэвин, ты умерла. Я видел! Это было у меня на глазах!

— Умерла? — Она произнесла это слово так нежно, как будто бабочка, садящаяся на лепесток. Все еще улыбаясь (ее губы восхитительно изогнулись), она подняла голову с притворным вызовом. — Для меня больше нет смерти, — сказала она. — И где мой поцелуй?

Я схватил ее в объятья и ощутил теплые губы и вкус меда на языке. Я прижал ее к груди, целуя в рот, в щеки, в шею, боясь выпустить из рук.

— Я думал, что потерял тебя, — бормотал я, не в силах сдержать слез радости. Я глубоко вдохнул ее теплый живой аромат, как будто хотел сделать ее частью себя. — Никогда не оставляй меня, Гэвин.

Она тихо рассмеялась.

— Оставить тебя? Как я могу оставить тебя? Теперь ты часть меня, как и я часть тебя.

— Скажи это еще раз. Пожалуйста, скажи мне, что ты никогда не оставишь меня.

— Я никогда не оставлю тебя, душа моя, — прошептала она. — Я люблю тебя навсегда…навсегда…

— Ллев? Что ты делаешь?

Я узнал голос. Тегид. И с раздражением повернулся к нему.

— Ты что, не видишь, что я занят? По-моему, ты тут не нужен. Уходи.

— Лью, вернись к огню. Ты замечтался.

— Что?!

Лицо Тегида потемнело, как будто над головой у него пролетело облако, заслонив солнце.

— Возвращайся в лагерь, — жестко сказал он. — Ты во сне ушел от костра.

Солнечная поляна исчезла. Я очнулся в лесу. Стояла ночь. Никакой беседки не было и в помине, Гэвин исчезла.

После этого я ни с кем не говорил целых два дня. Смущенный и обескураженный, я сторонился товарищей. Если нужно было что-то приказать, то Кинан или Бран прекрасно справлялись без меня.

Мы все глубже уходили в лес. Деревья стали еще больше, их огромные переплетенные ветви практически не пропускали свет, так что мы шли во мраке. Было душно, словно нас зашили в кожаные мешки. Вот уж воистину Coed Nos.

От стволов исходила какое-то томление, впрочем, оно жило и в мягкой земле под ногами. От всего этого накатывала необъяснимая усталость сродни летаргии. Она цеплялась за ноги, на каждом шагу лишая нас части жизненных сил.

Мы ехали друг за другом, понурив головы, опустив плечи. Пешие шли впереди, иначе мы не уследили бы за отставшими. Тегид боялся, что если мы кого-то потеряем, то больше никогда не найдем.

Кинан и Бран по очереди возглавляли отряд. Останавливались только на водопой и для короткого отдыха. Вожаки старались задавать ровный темп и не позволяли людям уходить вперед или отставать.

Несмотря на это, мы, казалось, не столько шли, сколько наблюдали, как тропа медленно проходит под нашими ногами. Мы двигались, но не продвигались; мы будто шли к горизонту, который все становился все дальше по мере нашего к нему приближения. День шел за днем, и мы потеряли им счет. Спали мало, разговаривали еще меньше. Но все-таки ехали вперед.

Еды оставалось мало. Мы надеялись поохотиться в лесу — по крайней мере, встретить хоть какую-нибудь дичь. Ее не было. Не было даже следов.

Сушеное мясо, на которое мы так надеялись, испортилось, и мы питались черствым хлебом и элем, размачивая корки в чашках. Когда закончился эль, стали брать воду из реки. Хлеб заплесневел, но мы все равно его съели. Больше ничего не было. А когда закончился хлеб, варили остатки зерна с корнями и корой, которые находил в лесу Тегид. Лошади без всякого удовольствия ели лишайник, который мы сдирали со стволов ножами и мечами. Конечно, такая пища совсем не подходила для благородных животных, но, по крайней мере, ее было много.

Все обросли длинными бородами. Из-за недостатка солнечного света кожа у людей пожелтела. Но мы регулярно купались в реке — до тех пор, пока к нам не стали цепляться пиявки. После этого мы вообще отказались от купания и довольствовались лишь мытьем.

Кинан все больше нервничал. Он то и дело призывал нас идти быстрее, иначе мы, дескать, никогда не выберемся из этого проклятого леса.

— Успокойся, брат, — советовал Бран. — Не стоит так спешить.

— Мы давно идем, — ворчал Кинан. — Этому лесу нет конца.

— Не падай духом, — сказал я ему. — Конец есть у всего.

Кинан резко повернулся ко мне.

— Мою жену тоже увели! Ты не забыл? Она ничуть не меньше королева, чем твоя драгоценная Гэвин!

— Знаю, брат, — успокоил я его.

— Думаешь, я не забочусь о своей жене? — кипятился он. — Я молчу, но в душе на каждом шагу зову ее!

— Конечно, Кинан. Успокойся. Мы найдем их. — Я положил руку ему на плечо, но он стряхнул ее и отъехал недовольный.

Спустя некоторое время — может, два дня, а может, десять, — я совершенно потерялся в счете времени, — мы вышли на большой луг, ограниченный высокими скалистыми берегами реки. На левом берегу стоял город, разрушенный, пустой. Я называю это