Узел вечности - Стивен Рэй Лоухед

огромными стволами. Некоторые из ветвей тянулись от одного берега до другого, извиваясь над рекой, словно огромные древесные змеи.

Мы попали в мир не наших размеров. И чем дальше мы входили в лес, тем меньше и уязвимее себя чувствовали, умаляясь в собственных глазах. В тени этих древних деревьев мы переставали быть людьми и превратились в насекомых: ничтожных, бессильных и ненужных. Это пугало, но еще больше тревожила тишина, какой никогда не бывает в лесу.

Как только мы вошли в лес, звуки окружающего мира стихли, с каждым шагом их становилось все меньше, пока не наступила полная тишина. Даже ветра мы больше не слышали. Не пели птицы, их здесь не было, не скрипели ветви. Шаги приглушала мягкая подстилка, а река молча текла в своем скользком русле.

Я размышлял, не пожрал ли холод мой слух, когда Кинан крикнул:

— Mo anam, братья! Таким знатным воинам, как нам, нечего бояться в этой чащобе! Ну-ка, споем! А почему бы нам и не спеть, коли пришла охота?

Ему не ответили, и тогда наш рыжий герой запел, немузыкально выкрикивая слова, как будто каждое из них было подковой, которую он гнул руками. Запрокинув голову, он пел:

Хай, вставай! Восстаньте, смелые, бесстрашные друзья!

Солнце красное горит на холме Горси,

Мой черный пес взял след.

Хай, вставай! Восстаньте, смелые, отважные люди!

Олени мелькают среди вереска,

Мой конь несется по следу.

Хай, вставай! Прекрасная черноволосая дама,

Подари мне поцелуй, прежде чем я брошусь в погоню,

Поцелуй перед охотой… Пожелай удачи!

Отважная попытка. Она меня восхитила. Ему даже удалось на время расшевелить некоторых воинов, но ни у кого не хватило духа поддержать это. Кинан разозлился и некоторое время продолжал свои вокальные упражнения из чистого упрямства. Но в конце концов даже дерзкий дух Кинана сдался перед огромной, всепоглощающей тишиной леса.

Дальше мы уныло ехали молча. Лес забавлялся нашими умами, вызывая одни страхи и сменяя их на другие, но в любом случае делал все, чтобы измотать нас окончательно. Мне, например, казалось, что за нами наблюдают, что в лесу скрываются враги. В ветвях высоко над готовой, в тенях на берегу реки мне чудились холодные глаза и жадные руки. Я представлял множество крылатых змеелюдей, вооруженных короткими бронзовыми копьями и наблюдающих за нами с ледяной злобой рептилий. Они крались следом, скользя в тишине как змеи. Я пытался убедить себя, что мои страхи вымышлены, всего лишь игра воображения, но все-таки с подозрением следил за тенями.

Незаметно ночь накрыла лес, но ничего не изменилось. В этом месте, вечно темном и сверхъестественно тихом, дневной свет воспринимался как слабый и чужеродный. Coed Nos, Лес Ночи, как назвал его Тегид, и он был прав. Солнце могло сколько угодно ублажать обычный дневной мир, но мы вошли в царство Ночи, где солнце бессильно.

Лагерь разбили у реки, развели большие костры. Но огонь не принес утешения. Лес, казалось, впитывал тепло и свет, высасывал из пламени саму жизнь, делая его тусклым. Мы сгрудились у огня, чувствуя лесную тишину за нашими спинами.

Я не мог есть, не мог разговаривать, зато каждые несколько минут озирался по сторонам. Не получалось отделать от ощущения, что за нами наблюдают.

Думаю, другие тоже это почувствовали; никто не разговаривал, как обычно у костра, когда позади долгий переход. Мы не могли преодолеть всепоглощающей тишины и позволили ей накрыть нас с головой.

Ночь прошла ужасно. Никто не спал; мы лежали, глядя на густую путаницу ветвей, слабо освещенную нашими кострами. Каждого из нас посещали странные, тревожные видения.

Глядя пустыми глазами во тьму, я вдруг увидел мерцающую фигуру, которая, приблизившись, превратилась в стройную женщину в белом. Гэвин? Я вскочил.

— Гэвин! — Я побежал к ней. Она дрожала, руки ее были обнажены и холодны, и было видно, что она бродит по лесу уже много дней. Должно быть, она сбежала от похитителей.

— Гэвин! О, Гэвин, все в порядке, мы здесь, — воскликнул я и потянулся, чтобы взять ее за руку, забыв, что от моей металлической руки ей станет еще холоднее. Я коснулся ее, и она слабо вскрикнула.

— Мне холодно, Лью, — пожаловалась она.

— Вот, возьми плащ, — сказал я, сдергивая его с плеч. — Закутайся, садись к огню. Я тебя согрею, — сказал я и сунул серебряную руку в пламя костра.

Подождав, пока металл нагреется, я взял Гэвин за руку. Но я не рассчитал, металл оказался слишком горячим, он обжег ее. Гэвин вскрикнула и отдернула руку, но кожа успела прикипеть к металлу, так что руку она отдернула вместе с клочьями кожи. Да что там кожа! Мое прикосновение прожгло ее до костей.

Гэвин закричала. Мышцы тоже пострадали и теперь не держали кости. Они рассыпались и тут же затерялись в снегу. Гэвин нянчила остаток руки и кричала.

Я растерялся. Очень хотелось как-то утешить ее, но страшно было прикоснуться, как бы не сделать хуже. Подбежал Тегид. Он схватил Гэвин за плечи и начал яростно трясти ее.

— Успокойся! — кричал он. — Успокойся, а то они услышат!

Но она не помнила себя от боли. Она в голос рыдала, держась за руку.

Тегид продолжал кричать, чтобы она замолчала и не навела на нас врагов.

Подскочил Бран. Не говоря ни слова, он вонзил клинок в сердце моей жены. На ее белой одежде начало расплываться алое пятно. Она повернулась и беспомощно вскрикнула.

— Ллев! Спаси меня!

На моих глазах происходило нечто чудовищное, а я не мог пошевелиться. У меня не было сил спасти любимую. Она упала. Кровь из раны все текла. Гэвин перевернулась на спину и протянула ко мне руку.

— Ллев… — выдохнула она и затихла. Мое имя было последним словом, слетевшим с ее уст.

Кровь сочилась из раны, проделав красную дорожку в белом снегу. Снег начал таять. Сквозь него проступила зелень; там, где кровь растопила снег, трава росла на глазах. Я дико озирался. Леса больше не было. Тегид и Бран исчезли, оставив меня на вершине холма над ручьем; на том берегу стояла рощица стройных серебристых берез. Я наблюдал, как снег сходит со склонов холма, как появляются сотни желтых цветов. Облака разошлись, открыв ярко-голубое небо и теплое солнце.

Когда я обернулся, Гэвин уже не было. На том месте, где она