Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

советника и мэтра Палаты прошений королевского двора и хотя Папа Николай V выдвинул на эту вакантную должность Амбруаза де Камбре, капитул отказался следовать его рекомендации, и проголосовал за кандидата короля. В отместку Папа отлучил капитул от Церкви и наложил на него интердикт, но через несколько месяцев признал свое поражение и отменил приговор (16 сентября 1454 года)[368].

Живодеры

1438 год был также годом, когда то, что Оливье де Ла Марш называет в своих мемуарах "живодерней", бушевало с наибольшей интенсивностью на огромной территории. Что это было? Термин живодеры, распространившийся по стране быстро и широко, обозначал отряды солдат, которых, насчитывалось несколько тысяч, прибегавших к систематическому грабежу сельской местности, с жестокостью, значительно превышавшей обычный уровень насилия средневековых армий. Их поведение было пугающим и ужасающим. Оливье де Ла Марш говорит об этом в таких выражениях: "Все королевство Франция покрылось замками и крепостями, гарнизоны которых жили за счет грабежа и выкупов; и в самом королевстве и в соседних странах собрались всевозможные компании людей, которых называли живодерами, бродившими из провинции в провинцию, ища пропитания и приключений, чтобы жить и веселиться, за счет владений короля Франции, герцога Бургундского и других принцев. Они стали результатом и последствием долгой войны"[369]. Другими словами, характерной чертой живодеров было игнорирование всяческих границ и политических пристрастий.

Жан Шартье отмечает их появление в Шампани уже в ноябре 1435 года, когда коннетабль Ришмон добился сдачи ряда захваченных ими крепостей. Их гарнизоны, объединившись с другими, сформировали компании из 3.000 ― 4.000 человек, которые обдирали попавшихся им мужчин, женщин и детей, до нитки. "В народе их называли живодерами"[370]. Тома Базен говорит об этом чуть позже в своей Истории Карла VII, после возвращения Парижа к повиновению королю: "Никаких правил, никакой дисциплины во французской армии не соблюдалось. Ужас преступлений и жестокостей, которые солдаты совершали без малейшей жалости к населению собственной страны, привел к тому, что их стали называть живодерами", терроризировавшими крестьян, чтобы заставить их заплатить выкуп. "Они сдирали с людей кожу" (в переносном смысле, но, возможно, и в прямом). "Вот почему их справедливо называли живодерами или скорняками"[371].  Заметим, что для Базена живодерами в данном случае были солдаты французской армии в действии.

Парижский Буржуа рассказывает о живодерах в 1440 году, когда те свирепствовали в Бургундии и отбирали у крестьян стада коров, овец и свиней, моря их голодом, "потому что жители не могли заплатить такой большой выкуп", какой с них требовали. Он упоминает людей, которых коннетабль Ришмон в декабре 1439 года осадил в городе Авранш, но, несмотря на численное превосходство, не смог заставить сдаться. Далее в том же источнике говорится о конфликте между королем и Дофином Людовиком (Прагерия). По словам Парижского Буржуа, в распоряжении обеих сторон были "самые отъявленные бандиты" в мире, которых снова называет живодерами. Если им в руки попадался кто-то со своей стороны, его просто грабили, если с другой — грабили и убивали или сажали в тюрьму, подвергая пыткам и серьезному риском умереть в застенках, если он не заплатит выкуп. Эти живодеры, которых во время Великого поста было не мало, смогли обосноваться в таких замках, как Венсен, Ботэ-сюр-Марн[372] и Корбей. Мысль Парижского Буржуа ясна: даже такие признанные полководцы, как Ришмон, бесстыдно использовали живодеров в своих интересах, когда их следовало, ради общественного блага, наказать или направить на борьбу с англичанами[373].

Ангерран де Монстреле повествует о живодерах еще более пространно. Он говорит об отряде из 2.000 всадников, который под предводительством Антуана де Шабанна и Жана де Бланшфора, после возвращения короля в Турень (в конце декабря 1437 года), покинул границы Нормандии из-за нехватки продовольствия. Эти люди добрались Виме, перешли через брод Бланштак Сомму, вторглись Понтье, а затем, продвигаясь на северо-восток, достигли Камбрези и Эно. Их называли живодерами, потому что, когда они встречали человека, к какой бы партии он ни принадлежал, они грабили его до нитки и отправляли домой голым. После этого они отправились в графство Гиз и Шампань. Те же люди под командованием тех же капитанов побывали в Барруа и Лотарингии. Некоторые из них затем отправились в Германию, а другие в Бургундию. Для борьбы с живодерами необходимо было собрать армию. Но и эти так называемые защитники вели себя не лучше, так что "болезнь только усугублялась лечением; и их называли мародерами, потому что они грабили то, чем не смогли поживиться первые"[374]. Об этом говорит Оливье де Ла Марш, который также недобрым словом поминает Ла Ира и Сентрая, добавляя при этом, что, к их чести, они, по крайней мере, удерживали границу против англичан[375]. В конце 1441 года Филипп Добрый жаловался королю, что живодеры вторглись в Бургундию, совершая "все то, что могут совершать смертельные враги в завоеванной стране"[376]. По мнению Монстреле, в народе живодеры ассоциировались с арманьяками, которых они заменили. В Мартинианской хронике описана сцена произошедшая в 1440 году между Карлом VII и Антуаном де Шабанном, которого король называл капитаном живодеров. На что Шабанн ответил: "Сир! Я только содрал кожу с Ваших врагов, и мне кажется, что это принесет больше пользы Вам, чем мне"[377].

По словам Оливье де Ла Марша, это бедствие, начавшееся на следующий день после заключения Аррасского мира, продолжалось до ордонанса Карла VII 1445 года, реформировавшего армию, "что было очень хорошо и ценно для королевства, и благодаря этому вольные компании прекратили свои налеты и грабежи"[378]. Таким образом, живодерня в широком смысле слова просуществовала десять лет, но худший ее период пришелся на 1437–1439 годы.

Безусловно, что французские хроники склонны приуменьшать этот прискорбный период, а у Герольда Берри и Гийома Грюэля, историографа коннетабля Ришмона, термин живодеры не встречается вовсе.

Вопрос же в том, мог ли Карл VII в 1438 и 1439 годах предпринять более активные действия против живодеров? Хватало ли ему для этого авторитета и финансовых средств? Оливье де Ла Марш приводит для короля смягчающие обстоятельства: он, конечно же, не знал, как их подавить, "но никогда не направлял и не поддерживал их, а всегда открещивался от них публичными заявлениями"[379].

Тем не менее, особенно в Париже, отсутствие короля, "прячущегося" где-то в Берри, так далеко, как если бы он был в плену у сарацин (как в прошлом Людовик Святой), воспринималось тяжело, поскольку считалось, что война с англичанами капитанами игнорируется в соответствии с известной пословицей: "Когда хозяина нет в доме, можно делать все что заблагорассудиться". При этом можно задаться вопросом, повлияло бы присутствие короля в Лувре или дворце Сите на поведение его капитанов и снижение уровня насилия или сделало бы бессилие королевской власти более очевидным. Не говоря уже о том, что покидать центральную Францию и удаляться от Лангедока было сопряжено с определенным политическим риском.

Что еще хуже, север королевства, от Иль-де-Франс до Фландрии, в 1438 году, из-за неурожая предыдущего года поразил голод . Месяцы с марта по июль были исключительно дождливыми и ужасными. "И когда