Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

через горницу, постояла перед дверью, боясь открыть, скрипнуть. Толкнула ее сразу и, не закрывая дверь за собой, ощупью пошла по темному переходу, спустилась по лестнице и опять остановилась перед второй дверью, ведущей в подклеть. Прислонясь к косяку, перевела наконец дыхание; вошла внутрь, нащупала засов на Борискиной двери, с трудом отодвинула его.

Взвизгнув ржавыми петлями, дверь тяжело открылась. Патрикеевна вошла внутрь.

Чуть светится узкое окошко. Из угла хриплый голос:

— Кто тут?

Шагнула вперед, опрокинула кувшин с водой, замочила ноги.

— Бориско!

Сразу же из угла послышался шелест соломы: значит, вскочил на ноги.

— Неужто ты, Патрикеевна?

— Тише, касатик, тише!

Парень сразу смолк. Старуха, вытянув вперед руки, осторожно пошла к нему в угол, тронув концами пальцев рубаху у него на груди, остановилась.

— Бориско, беги! Ловить не будут, не до тебя нынче. Беги сей час, завтра поздно, завтра меня здесь не будет.

Не слыша ответа, Патрикеевна спросила:

— Аль оробел? Аль тут в подклети сидеть слаще?

— Нет! Нет! — торопливо зашептал он. — Ты иди, чтоб тебя кто вместе со мной не увидел; а то за такое дело князь твоей старой головы не пощадит.

— Ах, касатик, ах, жалостливый, — вздохнула старуха, послушно поворачивая к двери.

Ушла. Парень дождался, когда за Патрикеевной, тихо скрипнув, закрылась наверху дверь, и вышел наружу. Выбраться из хором было легко, но на дворе парень сразу понял, что уйти из подклети — это еще полдела. У ворот горел яркий костер, толпились и шумели явно хмельные холопы.

Прижавшись к стене, Бориско стал обходить хоромы вокруг, чтобы уйти подальше от света; за углом, в темноте, остановился.

До заулка парень не дошел и лестницы, притащенной Патрикеевной, не видал. А в этот час наверху в светлице, ворочаясь с боку на бок, старуха тяжко вздыхала:

— Дура я, старая дура. Забыла парню про лестницу сказать.

Бориско стоял затаясь, а сам все глядел и глядел на тын. Вбитые в землю бревна с заостренными наверху концами были высоки. Разбежаться, допрыгнуть, ухватиться за верх тына, как сперва предполагал, нечего было и пытаться.

«Чего ждать от старухи, — с горечью думал Бориско, — отвалила засов и думает — выручила. И я–то, дурень, послушался ее!»

Парень и стеречься перестал, а потому не заметил подошедшего, и лишь когда сильная рука легла ему на плечо, Бориско вздрогнул, рванулся, но не вырвался из цепких пальцев холопа. Взглянув на него, парень понял: незнакомый.

А тот его сразу признал:

— Никак, Бориско? И ты, брат, в поход идешь?

Парень стоял, опустив голову: кинуться, ударить, сбить с ног! Но человек, остановивший его, был в кольчуге и шлеме, а в руке держал топор, на такого с голыми руками не полезешь.

Холоп, чуть прищурясь, смотрел на парня.

— Так! Так! Понятно. Доспех нам сегодня днем выдали, а ты безоружен… Значит… — холоп помолчал. — Значит, в поход тебя Прокоп и не думал брать.

Вдруг, приблизив свое лицо к лицу парня, холоп зашептал чуть слышно:

— Ты, видно, под шумок удрать задумал?

— Нет! Что ты! — также шепотом ответил Бориско.

— Ты мне, парень, не ври. Я тя насквозь вижу! — проследив за взглядом Бориски, брошенным на тын, он сказал: — Понял я твои замыслы, парень, пойдем...

Бориско чувствовал — железные пальцы холопа еще крепче сдавили плечо, сопротивляться не стал, Холоп толкнул его в сторону от ворот, провел десяток шагов и круто повернул к тыну. Здесь, отпустив парня, он повернулся лицом к бревнам, согнул спину:

— Полезай!

Бориско опешил. Боялся поверить, пока холоп яростным шепотом не выругался.

С плеч холопа парень легко достал до заостренных вершин бревен, подтянулся на руках и, так и не успев сказать спасибо, перевалился через верх тына и спрыгнул в крапиву.

Холоп, подставивший свое плечо парню, не заметил, что из–за угла на него смотрела пара глаз. Патрикеевна все же не улежала, вышла на двор исправить свой промах, но помощь пришла к Бориске раньше. Ни старуха, ни парень так и не узнали, что за человек решился рискнуть своей головой, помогая парню. А был это один из тех холопов, кто сегодня, получая из рук Прокопа боевой топор, не откликнулись на веселые прибаутки тиуна и хмуро отошли прочь, сжимая в руке дубовое топорище.

Бориско бежал задыхаясь, но не остановился, не перевел дух. Лишь в деревне у своей избы он немного отдышался. Постучал. За дверью встревоженный голос отца:

— Кто там?

— Тише, батюшка, сбежал я!

Отец долго не мог совладать с засовом — руки тряслись. Открыл. Навстречу кинулась простоволосая плачущая мать:

— Бориско, родимый!

Обнимая старуху, парень сказал:

— Уходить надо не мешкая, пока не хватились меня.

Отец спросил тревожно:

— Ты без душегубства сбежал?

— Что ты, батюшка! Меня Патрикеевна выпустила.

Парень устало опустился на лавку. Рядом примостилась мать, припала к плечу сына, всхлипывала.