Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

l:href="#n132" type="note">[132] впутались. Они мертвеца, найденного этим утром в ближнем переулке с проломленным черепом, под звонницу выволокли для опознания, а возчики покойника едва не задавили. Хотя божедомы — люди вроде бы святые, но в смысле крепких словес от возчиков не отстали. Зеваки толпились кругом, подзадоривали. По всей видимости, дело шло к драке. Тут же в толчее, перекликая всех, скороговорками орали лотошники, и, затиснутые в угол, не замечая толчков и тычков, кричали две бабы: торговались до пота, до хрипоты, всласть. Один из божедомов тем временем уже приноровлялся заехать возчику в ухо, но тут из–за угла вывернулась куча скоморохов с дудками, с сопелками, с гудящим бубном.

Драки не вышло. Народ закрутился вокруг, даже бабы торговаться бросили, пораскрывали рты.

Бориско, прижатый толпой к тыну, стоял в самом чертополохе, изумленно следил и не мог уследить за тем, как с неуловимой быстротой прыгали ложки в руках скомороха. Их сухой треск покрывал весь шум улицы.

В очищенный от людей круг прыгнул ряженый детина. Борискин отец креститься начал: торчал у скомороха из–под рубахи песий хвост. Плясал мужик лихо. Вприсядку обошел весь круг, хвостом пыль вымел, такие коленца выкидывал, что люди вокруг только ахали.

— Ух ты!

А он все плясал да плясал, только цветистые сафьяновые сапоги мелькали, на досках мостовой след от серебряных подковок печатал, не жалел сапог, а сам одет в дерюгу, лишь сапоги княжьи.

Из толпы крикнули:

— Эй, веселый человек, с какого боярина сапоги содрал?

Скоморох сбычился, пошел на кричавшего, уставя вперед круто загнутые, выкрашенные красным рога. Надета на нем была личина из сушеной козьей головы. Морда спрятана, лишь под белой козьей бородой своя торчала — черная, дремучая.

— Содом и Гоморра, [133] — заворчал опять старик. — Бориско, мать, пойдемте. Нечего поганиться — смотреть, как люди беса тешат, ногами дрыгают да воровские песни поют.

Но уйти не пришлось.

Легко прорезая толпу, ехал конный отряд. Княжьи люди могли при случае тесноту и плетьми расчистить, народ берегся, раздавался в стороны. Бориску со стариками вконец затеснили.

Ехавший впереди десятник натянул поводья.

— Тпр–р–у…

С ним поравнялся сотник.

— Ты что?

— Семен Михайлович, надо бы поглядеть, что за человек козлом ряжен. Пошто морду прячет?

Мелик покосился на бороду скомороха, кивнул:

— Погляди.

— А ну, козел, стой! — Десятник прямо с коня кинулся на скомороха, тот нырнул под телегу, но тут же был схвачен.

Дудки смолкли. Печально зазвенев, покатился по мостовой бубен. Скоморох рванулся, выдернул нож из–за голенища, но пырнуть никого не успел — сотник сам соскочил с седла, схватил вора за руку. Нож отлетел в сторону, у ног Бориски воткнулся в бревно уличного настила.

Тем временем Семен сорвал со скомороха личину и невольно выпустил вора из рук.

— Фомка–а–а!

— Семка–а–а! — откликнулся скоморох. — Встретились! Здорово! — Фома со всей силой хлопнул Семена по плечу, только броня звякнула.

— Здорово! — Семен в ответ хлопнул Фому, у того под рубахой тоже звякнула кольчуга.

— Эге! С коих пор по Москве скоморохи в доспехах ходить стали? Ой, Фома!

— Дяденька! Дяденька вор! Возьми, — прикинулся простачком Бориско. — Ты ножичек обронил.

— Давай! — Фома схватил протянутый нож и вдруг на Бориску:

— Гав! Гав! Р–р–р!..

Парень невольно попятился. Народ захохотал, и лишь Семен успел подметить, как Фома, под шумок, сунул свой нож обратно в сапог.

— Все такой же! По–прежнему ловок, бес!

А Фома наседал уже на Семена.

— Ты што меня схватил! Другом звался, а тут боярином стал, так и хватать! Ты, Семка, меня не замай, я в Москве пока што только пляшу.

Семен смеялся в ответ:

— Нашел боярина, дурень ты, дурень! Я же не тебя хватал. Бороду твою разбойную признал, а чья — не вспомню, только знакомая, да и на! Вздумал посмотреть. А ты личиной прикрылся, а бороду выставил. Дурень!

— Приметная?! — Фома погладил свою бороду. — Ее татарове страсть как боялись. Ведь я в Орде в заправских колдунах ходил.

Толпа малость подалась назад — экие страсти человек сам на себя наговаривает!

— Так ты из Орды?

— Погодь. По порядку. Куденейку помнишь? Помер Куденей. Его, вымолвить страшно, шаман живым в могилу под мертвого мурзу бросил.

— Ну это ты запираешь!

Фома оглянулся на звонницу:

— Вот те хрест, правда. Я его ночью оттоль выволок, в степь с ним убег, там он и помер: чума от мертвяка пристала. Вдругорядь в могилу лег...

Люди уже не смеялись, слушали: даром что песий хвост сзади привязан, а человек бывалый.

— Не сладко, значит, в Орде?

Фома обернулся, не понял, кто спросил, ответил прямо народу:

— Люто! Другу–недругу закажу в полон к татарам идти. — Ткнул в грудь Семена: — Вот он вместе со мной в узах был, да, не будь плох, узы перетер да через Волгу в ледоход и ушел, а я не смог: духом слаб