Кошка Белого Графа - Кира Калинина

был в Вайноре – инкогнито. Можно было его выслать, но я подумал, почему бы и нет? Пусть сопровождает нас. Все, что угодно, лишь бы Ками уступила. Даже пообещал, что они смогут быть вместе после того, как она даст Ригонии наследника…

– Альгредо знает? – баронесса подалась вперед, ее глаза ярко горели. – Знает, уверена. Ему отказали, он оскорблен и хочет реванша. Но делать из принца тайного агента!.. Он понимает, чем это может кончиться?

– В чужой стране возможно всякое… У него будет повод потребовать компенсации.

Баронесса ахнула:

– Нет! Он не может быть настолько циничен! А впрочем, может… У Альгредо одиннадцать сыновей, лишь двое из них маги, и всего один одарен богом огня. Остальные должны служить короне иначе…

– Уверен, до этого не дойдет. Я думал подстроить Фьюго разоблачение, когда Ками будет в тягости. Мальчишке пришлось бы бежать. А там жизнь возьмет свое. Альрик молод, хорош собой, искусен в любви. После того как Камелия станет матерью…

Смех баронессы рассыпался холодным глиссандо:

– Так ты здесь только за этим: присматривать за племянницей, направлять и следить, чтобы не вздумала своевольничать? Как нянька? А сын Альгредо, воспитанный в традициях ланнских воинов, сбежал в чужую страну, чтобы довольствоваться ролью вечного воздыхателя и презренного шпиона? Хочешь, чтобы я в это поверила?

– Я дипломат, Гелеона, – герцог мягко улыбнулся. – Мое дело позаботиться о том, чтобы не дошло до войны. Ками и Альрик не самая очевидная пара. Но если этот брак сложится, всем будет лучше.

– Если Альрик сможет зачать наследника раньше, чем чужие силы сведут его с ума или сожгут изнутри, это ты хочешь сказать?

Герцог покачал головой:

– Ты слишком умна для женщины.

Баронесса невесело рассмеялась.

Глава 18,

в которой я опять подслушиваю

Рауд проснулся посреди ночи от тревожного сна. Это не был один из его привычных кошмаров о казни Карстена. Или тот, в котором Двуликий кладет по-зимнему холодную руку ему на темя, и рука превращается в старческую ладонь бога Лета, тяжелую, как все бремя земли, а затем рассыпается в пыль… Такие сны ему тоже порой снились.

Сейчас казалось, что он висит в беззвездной ночи между небом и землей, со всех сторон объятый мраком. Даже прутья защитной клетки, которой он привычно оградил свой разум, прежде чем лечь в постель, виднелись едва-едва.

Больше его внутреннему взору не за что было зацепиться. Возможно, поэтому тихий голос, пришедший неведомо откуда, заполнил собой весь мир.

«Смирись…» – уговаривал он.

Во сне у Рауда не было тела, а значит, не было и ушей, голос звучал в глубине сознания, как будто изнутри: «Покорись. Прими, что дают, и не требуй большего…»

Рауд всмотрелся в темноту, приказывая клетке явить себя, и прутья отчетливо загорелись зеленым огнем. Все они были невредимы.

А голос продолжал нашептывать: «Будь послушен. Слушай меня. Слушай…»

Так что же, это он сам себе шепчет?!

Мысль прозвенела, как сигнал тревоги, и вытолкнула Рауда из сна.

Он полежал немного, слушая ночное безмолвие. Затем поднялся, тихо, чтобы не разбудить слугу, спящего за перегородкой, прошел в соседнюю комнату и достал из шкатулки мешочек с ловушкой.

Отец отозвался не сразу.

– Я только с дежурства, – объяснил он устало. – Что случилось?

Они вошли в избушку, сели за стол, на котором стояли деревянная чаша с медом, кузовок с ягодами, блюдо с баранками и дымящийся водовар.

Сюртук отца превратился в простую вайнскую рубаху с шитьем по вороту.

– Кто-то пытался войти в мой сон, – сказал Рауд.

– Твоя Кошка?

– Нет. Хотя я ловил по ту сторону купола взгляд оборотня. Тут другое.

Рауд описал, как все происходило.

– То есть этот голос проник не только сквозь твою защиту, но и сквозь Щит дворца? – на отцовском лбу прорезались напряженные морщины, а брови-медведи оседлали уступ переносицы.

– Именно. Я хочу, чтобы ты попробовал разузнать в Гнезде, как это возможно и кто на такое способен. Общая Память должна хранить подобные случаи.

Отец мрачно кивнул и в очередной раз вызвался стать сторожем его снов, а Рауд в очередной раз отказался.

– Было бы куда полезнее, если бы ты заглянул в сны короля и еще пары интересных людей.

– Ты прекрасно знаешь… – сейчас же начал отец.

– Гнездо не позволит, – закончил за него Рауд. – А если речь идет о заговоре против короны?

– Ты готов представить доказательства?

Рауд задумался на мгновение.

– Если однажды я попрошу тебя и твоих, с позволения сказать, друзей допросить человека, как вы умеете – здесь, в ловушке…

Вряд ли до этого дойдет, но кто знает?

– Почему здесь, а не во сне? – быстро спросил отец.

Оба отлично знали: если дать членам Гнезда ключ к семейной ловушке, те смогут проникнуть в нее снова.

– Потому что место, гм, допроса может быть защищено от вторжения сновидцев, – ответил Рауд, стараясь, чтобы отец не почувствовал его тревоги и сомнений.

Дагрун Даниш долго смотрел сыну в лицо. В его глазах бился миллион вопросов, но он молчал, только хмурился все сильнее.

– Хорошо, – с неохотой произнес он наконец. – Так что там твоя Кошка? Нет от нее вреда?

Бывший Белый Граф, а ныне мастер сновидений, с легкостью воссоздал человеческий облик Карин Эльс, каким запомнил его, однажды увидев.

– Я позаботился, чтобы Щит пропустил ее. Не хотелось бы пожалеть об этом.

Она стояла посреди расписной горенки. Кокетливый свадебный наряд, больше похожий на костюм для маскарада, соломенные волосы, дерзко рассыпанные по плечам, бирюзовые глаза снежной кошки… пустые, незрячие.

– Да, такое тело стоит вернуть из Небыли, – заметил отец, оглядывая свое творение. – Смотри, не потеряй голову.

Рауд не ответил.

Он стал полноправным владыкой зимы шесть лет назад, а вскоре обнаружил, что красота женщин уже не волнует его, как в юности, когда он впрямь мог потерять голову при виде оголенного плечика или хорошенькой ножки, показавшейся из-под подола. Во всем, что не касалось магии, он чувствовал себя постаревшим лет на пятьдесят.

А потом дар ушел, и все изменилось вновь.

В последние месяцы Рауд заново открывал для себя то, что считал утраченным навсегда. Но смотрел теперь иначе и видел больше.

Под его взглядом кукольное личико, созданное отцом, ожило, черты стали выразительней, четче, обрели самобытность, взгляд наполнился чувством и глубиной – весь облик разом задышал, засиял, и у Рауда потеплело на сердце.

Женская красота бывает разной. Неброско-утонченной, как у Камелии, игривой, как у ее наперсницы Кайсы… Красота Кошки была яркой и сильной. Рауд любовался своим «агентом» при каждой встрече со все большим