Кемаль Ататюрк - Александр Жевахов

Уже около трех часов утра; в течение долгих минут, что Сталин проводит у телефона, беспокойный взгляд Фуада вопрошающе следит за ним, слушающим собеседника на другом конце провода.

В итоге Фуад добивается того, что Сталин обещает удовлетворить его просьбу. Тем не менее доброжелательные отношения между Анкарой и Москвой, если они когда-либо и были, закончились. Большевики поняли, что должны бороться за то, чтобы избежать отклонения правительства кемалистов в сторону лагеря противника.

Кемаль в очередной раз извлек наибольшую выгоду из слабостей других. Великобритания изолирована, СССР вынужден оказать помощь, Энвер удален, Киликия вновь приобретена, три армейских корпуса переведены с Южного фронта на Западный. Определенно, Кемалю есть чем гордиться.

Третьей жертвой победителя при Сакарье был пятидесятичетырехлетний мужчина, приземистый, но производящий впечатление стройного, что было обусловлено его лицом: продолговатое, с приподнятыми бровями над зеленоватыми глазами, оно выражало властность, присущую обычно людям высокого роста.

Абдул-Меджид, сын султана Абдул-Азиза, кузена правящего султана, и наследник престола, имел хорошую репутацию. Любитель поэзии и музыки, франкофон, германофон, художник-любитель, лучшей картиной которого был автопортрет, принц был просвещенным человеком. «Можно было бы сказать, что это член Лондонского или Парижского клубов, а его костюм был заказан, несомненно, в Англии». Как Вахидеддин, как либералы, он осуждал юнионистов, считая Энвера «посредственным политиком, проявляющим дерзость бандита». Принц мужественно признавал: «Мы все поддерживали этих молодых людей (то есть юнионистов), которые казались нам искренними» и осмеливался говорить о слабости и ограниченности султана Решата, предшественника Вахидеддина. В отличие от Вахидеддина и либералов он открыто проявлял симпатии к движению националистов. С весны 1919 года он многократно критиковал слабость патриотизма Вахидеддина, пытался убедить султана взять на себя ответственность и отказаться рассматривать Кемаля как мятежника.

Отношения между Вахидеддином и Абдул-Меджидом накалились до предела. За наследником следили турецкая и английская полиции, а в конце лета 1920 года в крыле дворца Долмабахче, где он пребывал, и на его вилле на Босфоре без предупреждения был проведен обыск, чтобы унизить принца и его семью, находившихся в течение тридцати восьми дней в резиденции под наблюдением.

Что же произошло? Говорили, что Абдул-Меджид написал султану, требуя, чтобы тот отрекся от престола и «передал трон империи в более надежные руки в этот ответственный исторический момент». Известно, что принц тайно принимал подполковника, прибывшего из Анатолии с тремя письмами; одно из них было подписано Мустафой Кемалем.

Остается тайной, отвечал ли Кемаль Абдул-Меджиду или сам проявил инициативу и написал принцу. Что же он пишет наследнику? Известна только версия окружения Абдул-Меджида: «Приезжайте, приняты все меры для Вашего приезда в Анатолию. Достаточно, чтобы Вы приняли решение». Как расскажет позже его сын, Абдул-Меджид не скрывал своего удовлетворения, глаза его сверкали, особенно ему льстило, что приглашение пришло персонально от Кемаля. Тем не менее наследник просит время на размышление. Через два дня, согласно тому же источнику, грустный Абдул-Меджид отказывается уехать, чтобы «не ставить под угрозу положение султана и его семьи», но что означает тогда письмо, требующее у Вахидеддина отречения?

Можно добавить, что в феврале 1921 года французские спецслужбы «перехватили» послание, в котором Кемаль якобы предлагал Абдул-Меджиду султанат. Если верить военному коменданту Пелле, наследник якобы снова ответил отказом.

Тогда как наследник запутался в противоречиях и сомнениях, кандидатов на поездку в Анатолию в императорской семье хватало. Наиболее настойчивым был молодой человек, знакомый Кемалю: Омер Фарук, сын Абдул-Меджида, женившийся на Сабихе, дочери Вахидеддина, которую когда-то «сватали» Мустафе Кемалю.

Однажды ночью в конце апреля 1921 года принцесса Сабиха разбудила отца: «Он уехал!» И она протягивает адресованное ему письмо Фарука: «Мое положение принца османской крови заставляет меня считать своим долгом отправиться в Анатолию, чтобы служить как османский солдат». «Зачем он сделал это?!» — воскликнул тогда Вахидеддин. Переодевшись в торговца овцами, Фарук, который, казалось, был рожден в форме гусара, проникает на корабль и, спрятавшись в кладовой, избегает контроля полиции.

В Инеболу толпа встречает молодого человека с восторгом; многие думают, что путешественник — Абдул-Меджид или даже султан. Фарук, не имеющий никакой власти, но стройный, элегантный, с бархатным взглядом, был наделен обаянием, подобающим османскому принцу. Он всё еще оглушен путешествием, переживаниями, страхами и криками толпы, когда получает послание от Кемаля: «Ваш патриотический долг — вернуться в Стамбул».

Кемаль больше не нуждается в связях с императорской семьей; напротив, он относится к ней с недоверием. После победы при Сакарье он окончательно приостанавливает таинственную связь с наследником, длившуюся два года.

24 декабря 1921 года на закрытом заседании Национального собрания он знакомит депутатов с письмом принца Абдул-Меджида. «Товарищи, — начинает Кемаль, — принц Абдул-Меджид уже прислал несколько писем, адресованных лично мне; они полны двусмысленностей. Я ответил ему, что лично я ничего не значу, что он не добьется ничего, пытаясь установить отношения со мной, что он должен признать Национальное собрание, состоящее из представителей нашей нации, и устанавливать отношения именно с ним <…>. Сегодня пришло письмо, адресованное непосредственно председателю Великого национального собрания <…>. Да, вы не ослышались, Великого национального собрания!»

После дискуссии между сторонниками наследника и теми, кто упрекал его в том, что он до сих пор в Стамбуле, Кемаль снова взял слово: «Ваше Высокое собрание может воспользоваться этим письмом: необходимо, чтобы вся нация узнала, что это письмо адресовано Великому национальному собранию, являющемуся ее единственным представителем».

Абдул-Меджид теперь должен стать не более чем отражением законности Великого национального собрания. Этот символ еще может служить, Кемаль это знает и не колеблется использовать его, но в отличие от 1920 года, когда наследник султана не прибыл в Анатолию, теперь, даже напротив, пусть он остается в Стамбуле! Абдул-Меджид, не будучи выдающимся политиком, понял ли роль, отведенную ему Кемалем? В любом случае, Национальное собрание не отвечает на письмо наследника и не будет больше говорить о нем до конца 1922 года.