Кемаль Ататюрк - Александр Жевахов

Кемаль очень редко проявлял фамильярность, по крайней мере публично. Как отмечал журналист Якуб Кадри Караосманоглу, взявший у него интервью в 1921 году, «Кемаль не похож ни на одну из своих фотографий, какие вы видите в газетах. Лицо у него гораздо более приветливое, живое и выразительное, чем на всех фотографиях». Как правило, на публике у Кемаля застывшее выражение лица, лишенное каких бы то ни было эмоций. Анатолийцы не осуждают его за это. Напротив, как отмечал один из турецких обозревателей, когда он появлялся на улице в сопровождении телохранителей-лазов, вооруженных до зубов, толпы людей спешили увидеть его, поцеловать его руки, «воспринимая его в определенной степени как монарха». А поэт Яхья Кемаль пытается объяснить этот феномен более утонченно: «Он сумел понять разницу между надменностью одиночки на вершине славы и восторженной любовью народа к тому, кто всюду со своим народом».

Не стоит поддаваться искушению всё объяснить, но как не представить себе радость, охватившую Кемаля, когда он услышал о том, что Париж хотел бы начать переговоры с Анкарой?

Тогда как Париж при посредничестве Франклен-Буйона ищет пути сближения с Анкарой, Лондон ведет себя более сдержанно. Тем не менее один шанс, кажется, был предоставлен англичанам в ноябре 1920 года. Этот эпизод мало известен и не упоминается большинством биографов Кемаля.

Некто Димитр Ачков был принят британскими дипломатами в Софии. Бывший болгарский парламентарий, а теперь коммерсант, Ачков знал Мустафу Кемаля со времен его службы в Софии в 1914 году; он тогда был в дружеских отношениях с Кемалем, принимал его у себя и даже «сватал» ему свою дочь. «Я не встречался с пашой с марта 1920 года, — заявил Ачков своим собеседникам, — но я поддерживаю с ним связь. Моя инициатива базируется тем не менее на заявлениях, услышанных из уст самого Кемаля». И Ачков утверждает, что Кемаль хочет дружбы с Великобританией, что он готов тайно встретиться с английскими представителями, чтобы договориться о следующем: Измир должен остаться турецким, Великобритания должна отказаться от своей прогреческой политики, а Кемаль будет использовать помощь большевиков только в том случае, если будет вынужден пойти на это из-за «отсутствия любой другой помощи», и он не будет выступать «против существования автономной независимой (!) Армении в пределах Эриваньской Республики».

В Лондоне не вызвала сомнения искренность болгарина. Тем не менее министерство иностранных дел не осмелилось на решительный шаг. Англичане были убеждены, что «главной политической силой Турции остается „Единение и прогресс“», а Кемаль — всего лишь национал-карьерист: «Как только Мустафа Кемаль согласится с нашей позицией, мы сможем сообщить в Блистательную Порту о нашем согласии включить его в состав правительства. Если он станет, например, военным министром, то, в худшем случае, он будет находиться под нашим контролем, в лучшем случае, это станет концом национализма. А это назначение будет иметь и дополнительное преимущество — усиление соперничества между Мустафой Кемалем и Энвером». Неуместный ли это цинизм или глубоко ошибочная оценка ситуации, не так важно. В отличие от дипломатов британские военные хотят вступить в переговоры с Кемалем. Они всегда принимали националистов всерьез, и то ли общность военных интересов, то ли просто здравый смысл подсказывали им возможность переговоров с лидером националистов. Так начался в первые дни июня 1920 года, когда Франклен-Буйон собирался выехать из Стамбула в Анкару, нелепый эпизод, настоящая дипломатическая комедия в трех актах.

Акт первый. Генерал Харингтон, британец до кончиков усов, командующий войсками союзников в Турции, решает отправить двух своих соратников в Анкару к Кемалю.

Акт второй. Непредсказуемый Рефет принимает двух британских офицеров в Инеболу и ведет с ними беседу, очень близкую по смыслу к тому, что говорил Ачков шестью месяцами ранее. Англичане намекают на то, что их сторона готова признать полную независимость Турции, и предлагают встречу Харингтона и Кемаля в Стамбуле.

Акт третий. 5 июля Кемаль получает телеграмму Харингтона такого содержания: «В своем отчете майор Генри, один из двух посланцев в Инеболу, подтвердил желание Вашего превосходительства встретиться со мной, чтобы внести некоторые пояснения в содержание беседы между военными. По согласованию с английским правительством я готов прибыть на крейсере „Аякс“ в Инеболу или Измит, чтобы встретиться с Вашим превосходительством в удобный для Вас день… Мне поручено выслушать Ваши комментарии и передать их правительству Великобритании для подробного изучения. Но сам я не располагаю никаким официальным правом вести переговоры с Вами или выступать от имени правительства. Встреча состоится на борту английского крейсера. Вашему превосходительству будут оказаны почести, соответствующие Вашему рангу, и Вы будете пользоваться полной свободой для возвращения на берег…»

Что же произошло в Инеболу? Хотел ли майор Генри произвести впечатление на командующего? Хотел ли Рефет намеренно запутать своих собеседников, предусматривал ли он, сознательно или нет, решения, к каким Кемаль не был готов? В любом случае, ответ Кемаля был резким. Кемаль подчеркнул, что это он выдвигает требования и что никаких переговоров не будет без признания принципа полной независимости Турции, что он готов встретиться с Харингтоном в Инеболу, и заключил: «Если ваше высочество намерено ограничиться всего лишь обменом мнений по поводу сложившейся ситуации, то я отправлю на встречу своих товарищей». Харингтон признает, что британское правительство определенно проявило себя как тупой и недальновидный игрок. По его мнению, встречное предложение Кемаля подтверждает «влияние большевиков на националистов».

Портрет Кемаля, изображенный журналистом Якубом Кадри Караосманоглу в эти дни переговоров, — это портрет человека простого, непринужденного, затрагивающего в беседе до такой степени второстепенные проблемы, что журналист задается вопросом, осознает ли этот «экстраординарный человек» всю полноту той важной исторической роли, которую он сыграет.

Слова Якуба Кадри достойны доверия. Простой и непринужденный, спокойный и твердый, Мустафа Кемаль при любых обстоятельствах проявляет неизменное самообладание. Забыта нервозность былых времен, исчезли прежние сомнения. «Как только я ступил на землю Анатолии, прибыв в Самсун, — признался как-то Кемаль в частной беседе, — я сразу отметил, что люди испытывают чувство стыда за тех, кто сомневается в возможности отстоять независимость. В самом деле, события, свидетелем которых стал весь мир в течение двух лет, доказали справедливость моих идей и твердость воли и веры народа. Мои идеи, желание и вера людей — вот священная и несокрушимая пара в основе мессианской логики». В ответ на любую критику и выражение недоверия Кемаль может спросить: какую ошибку я совершил с тех пор, как прибыл в Анатолию два года назад?