И будет день - Ранджит Дхармакирти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В половине седьмого приехал господин Ратнапала с женой. Когда они вошли в зал, разговоры смолкли и все поднялись со своих мест.
Вначале, как всегда в таких случаях, были речи, вручение памятного подарка, а потом все пошли к столам, расставленным прямо во дворе, на открытом воздухе. Четыре официанта стали разносить подносы с закусками. Многие сразу же устремились к стойке, где продавались напитки. На столах воздвиглись бутылки арака, пива, джина, и вскоре торжественная сдержанность уступила место всеобщему веселью — со всех сторон послышался смех, завязались оживленные разговоры. Господин Ратнапала обходил столы и для каждого находил теплые прощальные слова. Посидев еще немного, я собрался уходить, но несколько чиновников удержали меня.
— Куда ты, анкал? Давай выпьем.
— Нет-нет. Я ведь не пью.
— Это никуда не годится. Мы же не каждый день пьем. Вот стакан, анкал. Здесь совсем мало спиртного. Почти одна содовая.
— Нет-нет. Это вы, холостяки, можете делать все, что вздумаете, а мне пора домой, к семье. Не уговаривайте.
— Анкал Нандасена! Не у тебя одного семья. Посмотри, как все веселятся. Ты обязательно должен выпить. Не то силой заставим.
К нам подошел господин Ратнапала:
— Нехорошо, господин Нандасена! Выпейте, а то не будет мне удачи на новом месте.
Господину Ратнапале я не мог отказать и, зажмурив глаза, одним глотком осушил стакан. В груди разлился огонь, на глаза навернулись слезы. Я поспешно взял бутерброд с сыром и принялся жевать. Следующий стакан я осушил, почти не поморщившись. Кто-то сунул мне в руку сигарету, и, затянувшись, я осмотрелся вокруг.
Веселье было в полном разгаре. Несколько молодых чиновников сдвинули стулья, уселись в кружок и наполнили свои стаканы араком. Немного в стороне девушки, отбивая такт ладошками, напевали какую-то песню. Большая группа мужчин и женщин, словно заводные куклы, танцевали байлу[14] между столами. Среди них был и господин Ратнапала. Все уже забыли, по какому поводу собрались. Мне стало душно. Тело покрылось испариной. Я вдруг почувствовал необыкновенную смелость и уверенность в себе. Но не успел я насладиться приливом приятных чувств, как все вокруг — лампочки, столы, стулья, бутылки, люди — завертелось перед глазами. Немного опомнясь, я поднялся со стула и, покачиваясь, направился: к выходу. Зазвенел чей-то смех. Хотя все были заняты только собой, я решил, что смеются надо мной, и, совсем съежившись, выскользнул на улицу.
Когда я подошел к дому, в окнах не было видно ни огонька. Я долго стоял около калитки, вглядываясь в темноту и не решаясь пересечь двор. Опьянение прошло, я не испытывал ничего, кроме раскаяния. Загулял, словно нет у меня ни детей, ни семьи. Стараясь ступать как можно тише, я поднялся на веранду и прокрался к себе в комнату, задев косяк двери плечом. Там меня поджидали жена и Хиччи Махаттая.
— Не ругайся. Я и сам не знаю, как все вышло. Ко мне пристали, чтобы я выпил, и никак нельзя было отвертеться, — стал я оправдываться.
— Поешь немного. Рис на столе.
— Не хочется.
— А ты все же поешь. Легче будет. Много ли выпил?
— Сам не знаю. Наливали, я и пил, — признался я. — Сам начальник предложил выпить. Как я мог отказаться?
— Конечно, конечно… — примирительно сказала Суманавати. — Ложись спать.
— Папа, а торт там был? — спросил Хиччи Махаттая. — Захватил бы мне кусочек.
— Всего там было вдоволь. Только как я мог тебе принести?
— Положил бы в карман и принес.
— Что ты, сынок! Если бы кто-нибудь увидел, позора не оберешься. Я тебе куплю торт, как получу зарплату.
Так кончился этот злополучный вечер.
А теперь снова о Каролисе. Несколько дней подряд он бродил около нашей конторы, а потом перекочевал к дереву бо у Раджагирии. Когда я подошел к нему, он долго всматривался в мое лицо, словно никак не мог узнать, а потом повернулся ко мне спиной и, не оглядываясь, зашагал прочь. Сделал несколько медленных шагов, затем бросился бежать. И вдруг остановился как вкопанный. Прохожие с удивлением оглядывались на него.
— Господин, он чокнутый, — сказал мне какой-то мальчишка. — Винтика в голове не хватает. Носится взад-вперед, как паровоз по рельсам.
Прохожие тыкали пальцем на Каролиса и что-то ему весело кричали. Я повернулся и медленно пошел прочь, думая о горькой судьбе Каролиса.
Когда я прихожу с работы домой, я не знаю, куда себя девать. Или иду на кухню к Суманавати и болтаю с ней о том о сем, или усаживаюсь под деревом лови и прочитываю насквозь газету. Одно время я пытался вырастить перец, но, когда появились побеги, их съели улитки.
Со стороны улицы донесся звон колокольчика. Это ехал на своей тележке торговец керосином. Черныш, который дремал на веранде, поднял морду и для порядка несколько раз тявкнул. Потом успокоился. Заскрипел ворот колодца. Суманавати вытянула ведро с водой и наполнила кувшин. Я опустил газету и поверх нее посмотрел, как Суманавати в поношенной кофточке и юбке возвращается к кухне. Уж несколько месяцев я собираюсь купить ей новое сари, и все никак не удается. Может быть, из-за отсутствия приличной одежды Суманавати и стала такая стеснительная. Никогда теперь не ходит ни на свадьбы, ни на похороны, а если к нам заявляется гость, то сидит в кухне. У нее есть только одно-единственное сари. Одно на все случаи жизни. А у Малини в шкафу их около тридцати. Однако она еще ни разу не позволила матери надеть что-нибудь из ее одежды. Порой мне сдается, что Малини живет в нашем доме не как член семьи, а как посторонняя жиличка. «Да, да… Обязательно надо купить Суманавати что-нибудь из одежды», — повторяю я про себя в сотый раз. Конечно, и я мог бы щеголять в модных брюках, а для Суманавати покупать дорогие сари. Но тогда у нас не было бы и цента за душой. Как бы мы помогали детям стать на ноги? Для кого же мы живем, как не ради них?
Солнце медленно сползало к горизонту. Скоро наступят сумерки. Лучи заходящего солнца стрелами пронзают листву
