За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

все-таки ошибся? Мгновение он колебался. Нет, все просто и ясно. И значило это, что и про поляну они тоже знали, рассказал. Поэтому Ворот и врет. Сидит и врет нагло, потому что уверен, что никто его не понимает. Звери. Зачем. Ради чего. Впереди толпы тебе пёс. Мы же сейчас, утопим тут вас, разорвем. Я же вас убью, гадов.

Мысли его, видимо, отражались на лице. Ворот смотрел удивленно:

– Чего?

– Тварь!!! – он повернулся к Израну. – Тварь!!! Псы, ублюдки.

Все повскакивали на ноги, его обступили, он отбежал несколько шагов назад. Они сумасшедшие, ненормальные с детства, как все эти ударившиеся головой, или дети пьяниц не просыхающих, вечно грустные или вечно веселые, со слюнями, текущими изо рта. Только тут свое «Во главе толпы»… Больной. Он быстро, взахлеб сказал, что мог. Не все, но и этого достаточно, чтобы разобраться.

Чий оглянулся и сразу же понял, что он ошибся и как ошибся, он и сам не знал, чего ожидать, что-то все же представилось, успело промелькнуть, но явно не то, что случилось на самом деле. Его шокировало. Он понял – главное в том, что он надеялся, не то, как именно это случится: они окаменеют лицами, кто-нибудь заорет и на них бросятся, или все молча выслушают, а затем он схватит копье и тогда… или, бросятся не они, а на них – все это было второстепенным, это, по существу, не имело значения, он понял, что на самом деле даже об этом не думал. Понял это в мгновение. Главное, что Чий ждал, – он начнет говорить, и между двумя зверьми и всеми остальными появится что-то, что их разделит на «мы» и «они». Они больше не будут нами, они будут чужими, зверьми, а то, что случится потом, неважно, даже если победят звери.

Лица. Сначала они не изменились совсем. Никакой реакции. Как будто не поняли. Он удивленно не прекращал говорить, уже по кругу пошел, повторяясь, добавляя новые подробности. А потом на них появилось нечто вроде ленивого сознания необходимости, ему просто не поверили, не захотели верить. Ведь поняли же, не понять такое нельзя. Но они очень долго хотели «домой», и знали, что единственный, от кого зависит их возращение, – это Изран, а те, из-за кого они двигались дальше, – Чий и Тольнак. Им не нужна правда, они запретили себе думать, что их это касается.

Разделение все же произошло, как он и рассчитывал, и вместе стороны теперь уже быть не могли, после того, как он начал говорить. Но только в «они» оказался один Чий, это он остался за чертой.

Откуда был первый удар, он даже не понял, может, и не от Ворота и Израна, его сшибли с ног и стали бить, а он продолжал говорить зачем-то, хотя уже осознал, что это бесполезно, силы в них, оголодавших, не было, зато была методичность и постоянство, его били в лицо так, что стало темно в глазах, в спину, в живот. Он замолчал и уже бессвязно почти думал про себя, как будто себя убеждая. Вспомнил: «Краюха». Щурясь, попробовал поискать глазами, догадка, что, может, его пинают рядом. И увидел Дерево с лицом, искаженным от ненависти и азарта и еще якобы справедливого возмущения, формального, в руках у него была палка. Вокруг, между моментами, когда мир трясся, мелькали картинки, трава, корни, ноги, искаженные лица, Краюху он тоже увидел, тот стоял в стороне, просто стоял, он тоже хотел домой и уже решил, что Чий не прав, это удобно, убирает чувство стыда, за то, что ничего не сделал, потому что страшно. А рядом в стороне по земле катался, беззвучно открыв рот, Тольнак, который все понял, он выл, кусал землю, и лицо его было в брызгах красных слез. А Чия все били и били, снова били.

Потом все кончилось, он не сразу медленно подобрался и сел, выплюнул на руки вместе с кровью обломки зубов. В ушах звенело. «Свяжем?» – «Да не убежит, куда тут ему». «Ну смотри сам. А, че ты, а?! Псяра». Последнее предназначалось ему. Он поднял глаза и тут же получил еще один удар. Чий испуганно дернулся, закрываясь, ожидая второго.

«Да ладно, все хватает». Голоса Израна с Воротом удалились, громко приминая траву их ногами, затем отошли остальные, пар ног, удаляющихся во вторую очередь, было три. Еще кто-то стоял рядом с ними все это время и молчал, и, похоже, он догадывался, кто этот третий. Чий еще раз сплюнул кровь.

Он чувствовал, что мерзнет, к ознобу от простуды добавился еще один – травматический. Кроме звона в ушах, было почти совсем тихо и даже непривычно. Он вспомнил, что до этого говорил, всю первую половину того времени, что его били, сначала громко, больше, правда, шептал, когда не шептал, думал какую-то чушь уже, постоянно повторяя, что они дураки, о руке что-то. Это ты дурак. Убедить пытался, да? «Он не в той руке нес, он не мог… Они же врали». Дурак, кому они?.. – тебе врали, этим все равно. Ну и что, убедил?» - он вспомнил Дерево, его перекошенную рожу. Звери, Тольнака за что? Его, кстати, почему-то не слышно, он хотел было пересилить себя, оглядеться, открыв заплывшие веки, потом подумал, что теперь все равно.

Голова болела страшно, думать не получалось и вроде как неуместно, но мыслей была куча, казалось, голова болит именно от них, они лезли внутрь, короткие и нескладные, ответов он не находил, и они повисали там, обеспокоенностью какой-то ненужной. Самая главная – что с ним теперь будет, но это хоть уместная, насущно необходимая. Он не знал. Сам случай необычный, наверное, не убьют. А ведь ты ему не нужен в Деревне, тогда убьют, теперь точно, опыт есть уже. А если убьют, то как? Сейчас, открыто? Или потом подстроят что-нибудь? Мысли рождали мысли, разные, наползали одна на другую. А внутри существовало только отупение и рефлексы, страх, желание спастись, ведь даже если и не убьют, то все равно уже ничего не вернуть, и все, в любом случае, будет плохо для него, и он уже почти смирился, спокойно посидеть мешали вопросы. Но зачем Тольнака, за что, почему так? Значит, мешал он им как- то. Но ведь все равно все зависело от него – от Израна. Зачем убивать? Какая разница тебе теперь – отчего, почему – теперь уже все равно.

Он посидел еще немного, так же тупо, спустился к воде, умылся, лицо защипало. Из-за крутых склонов, тех, кто сидел на верху с другого края, тут, у воды, не видно и почти