Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

преследует проклятье уверенности в том, что доступное ему знание является единственно верным, а потому все, что с ним не совпадает, неприемлемо. Я от всей души добавляю к проклятью истории свое собственное проклятье. Зена…

– Да, Людоед. – Внезапная перемена тона застала ее врасплох.

– Сложные организмы – млекопитающие, птицы, растения – кристаллы копируют, только когда я их избиваю до полусмерти. Однако кое-что получается без особых усилий.

Он поднялся и раздвинул занавески на задней стенке. Снял с верхней полки подставку с аптекарскими стеклышками. Придвинув их к свету, нежно прикоснулся к стеклу.

– Культуры… Простые, безобидные. Здесь – палочки, здесь – спириллы. Кокки зреют медленно, но зреют. Если захочу, я могу вырастить сап или чуму. Могу распространить вредные возбудители эпидемий по всей стране, выкосить целые города. Нужен лишь посредник, законченный результат мечтаний кристаллов, который научил бы меня, как они мыслят. Я найду такого посредника, Зена, или сам его выращу. А когда он у меня появится, сделаю с человечеством то, что захочу, – с чувством, с толком, с расстановкой.

Девушка взглянула на потемневшее лицо, но ничего не сказала.

– Почему ты ходишь сюда и слушаешь меня, Зена?

– Потому что ты посылаешь зов. Если я не буду приходить, ты и мне сделаешь больно, – честно призналась она. – А ты почему со мной разговариваешь?

Людойе неожиданно рассмеялся.

– За все предыдущие годы ты меня ни разу об этом не спрашивала. Мысли, Зена, не имеют формы, они закодированы. Это импульсы, не имеющие очертаний, плотности или направленности… если только не передать их кому-то еще. Тогда они выпадают в осадок, становятся идеями, которые можно положить перед собой на стол и рассмотреть. Ты не ведаешь, что витает у тебя в голове, пока кому-нибудь об этом не расскажешь. Вот почему я говорю с тобой. Кстати, ты не притронулась к вину.

– Извини. – Зена послушно выпила вино, глядя на хозяина расширенными глазами поверх края бокала – слишком крупного для ее ладони.

Потом он позволил ей уйти.

Сменялись времена года, происходили и другие перемены. Зена стала редко читать вслух. Она слушала музыку, играла на гитаре, возилась с костюмами или репетировала роль, делая это потихоньку, пока Горти, развалившись на кровати и подперев рукой подбородок, листал страницы книг. Он схватывал страницу за четыре движения зрачков, шелест переворачиваемых листов сохранял постоянный ритм. Книги ему подбирала Зена, однако теперь они были за пределами ее понимания. Горти всасывал знания, как пылесос, впитывал их и сортировал. Временами она сидела и дивилась в глубочайшем изумлении: неужели это тот самый Горти, Детка, девочка, которая через пару минут будет распевать с ней на сцене йодли? Та самая Детка, что хохочет над грубыми шутками Каджун-Джека в кухонной палатке и помогает Лорелее натягивать облегающий костюм наездницы? Болтающая о лифах и блестках Детка легко превращалась в Горти, глотающего якобы любовный роман с грудастой красавицей на обложке, на самом деле скрывающий совершенно другой текст – о микробиологии, о генетике, о раке, диетологии, морфологии клеток, эндокринологии. Горти никогда не обсуждал прочитанное и не высказывал суждений. Попросту запасал впрок – каждую страницу, каждую диаграмму, каждое слово каждой книги. Он помогал заворачивать в чужие обложки принесенные книги, а прочитав, избавляться от них, он не нуждался в книгах для освежения памяти и ни разу не спросил, зачем Зена их приносит.

Дела человеческие не желают оставаться простыми, стремления человека не желают быть ясными. Зена задалась целью служить Горти, однако ее усилия несли на себе печать неопределенности и неведения, и ноша была нелегка.

Ярмарка окружала ее со всех сторон, ярмарка пропитывала ее воспоминания столько лет, что Зена сбилась со счета. Среда комедиантов – отдельный мир, добрый мир, однако он брал дань за принадлежность к нему. Сам факт такой принадлежности означал, что на тебя таращили глаза и показывали пальцем: ты не такая, как все.

Ты уродец!

Зена не находила себе места. Кинофильмы и песни о любви, романы и пьесы… В них всегда фигурировала женщина – к тому же элегантная, способная перейти на другую стороны комнаты в пять шагов вместо пятнадцати, сомкнуть маленькую ладошку на дверной ручке. В поезд она садилась, поднимаясь по ступенькам, а не карабкаясь, как мелкий зверек. Вилкой в ресторане пользовалась, не распяливая рот.

Такие женщины были любимы. Проблемы выбора для них носили субтильный, незатейливый характер, ведь различия между мужчинами незначительны до ничтожности. Им не приходилось, глядя на мужчину, в первую очередь гадать: «Что он подумает о моем уродстве?»

Зена была слишком маленькой – во многих отношениях. Маленькой и глупой. И единственного, кого она смогла полюбить, теперь подвергала смертельной опасности.

Лилипутка молча заплакала.

Горти не мог ее услышать, но почему-то оказался рядом. Скользнул к ней в кровать. Зена ахнула; на мгновение воздух застрял в пульсирующей глотке. Она взяла Горти за плечи и повернула к себе спиной. Прижала свою грудь к теплой спине, притянула близко-близко, так что услышала шелест дыхания в его ноздрях. Они лежали вдвоем, свернувшись калачиком, прильнув друг к другу, как две ложки.

– Не двигайся, Горти. Ничего не говори.

Тишину долго ничто не нарушало.

Потом ее потянуло на разговоры. Захотелось рассказать о своем одиночестве, о своей жажде. Четыре раза она шевелила губами, готовясь начать, и все не могла, орошая слезами плечо друга. Горти – спокойный, теплый – лежал рядом, как ребенок, но не сам по себе, а с ней.

Зена вытерла плечо Горти простыней и снова обняла. Постепенно бурные чувства схлынули, давление спало; она лишь машинально продолжала сжимать Горти в тисках объятий.

Наконец Зена смогла выразить давящее на нее бремя двумя фразами. От имени своей набухшей груди и ноющего лона она сказала: «Я люблю тебя, Горти. Я люблю тебя».

И чуть позже – от имени неутоленной жажды: «Как я хотела бы быть большой, Горти. Я так хочу быть большой…»

Потом она смогла отпустить его, повернуться на другой бок и заснуть. Проснувшись в наплывающем полусвете, она увидела, что лежит одна.

Горти за все это время не пошевелился и не сказал ни слова. Но при этом дал ей больше, чем любой другой человек за всю ее жизнь.

7

– Зи…

– М-м-м?

– Я сегодня говорил с Людоедом, пока другие ставили палатки.

– Что он сказал?

– Мы просто поболтали. Говорит, простакам нравится наш номер. Считай, признался, что ему тоже нравится.

– Неправда, – уверенно возразила Зена. – Что еще?

– Ну-у… Ничего.

– Горти, милок, ты не умеешь врать.

Он рассмеялся.

– Да ничего страшного, Зи.

Наступило молчание.

– Давай уж, выкладывай.

– Думаешь, сам не разберусь?

Зена повернула голову и нащупала его взглядом на другой стороне трейлера.

– Нет.

Подождала еще. Даже в кромешной темноте она чувствовала, как Горти закусил губу.

– Он попросил показать ему руку.

Зена выпрямилась, сидя на кровати.

– Не может быть!

– Я сказал, что она меня больше не беспокоит. Уф! Сколько