Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

перьев, цветов и веры – и Баха – из катящихся шариков и хрома.

Но больше всего Горти ценил полусонные разговоры в темноте, иногда на территории ярмарки после рабочего дня, иногда на тряской дороге в лунную ночь.

– Горти… (Этим именем его не называл никто кроме Зены, и она никогда не пользовалась им при людях. Собственное имя стало для него семейным ласкательным прозвищем, не предназначенным для чужих ушей.)

– М-м-м?..

– Не спишь?

– Думаю…

– О своем детстве, милый?

– Как ты догадалась? Не подкалывай, Зи.

– Ну извини, милый.

– Кей – единственная, кто обо мне хорошо отзывался. Единственная. Не только в ту ночь, когда я убежал. Иногда в школе она просто улыбалась. Я… я ждал ее улыбку. Ты будешь надо мной смеяться.

– Нет, Детка. Не буду. Ты такой хороший.

– Ну, – сказал Горти, будто защищаясь, – порой мне приятно о ней вспомнить.

Он действительно думал о Кей Хэллоуэл, причем часто. И это был третий момент – свет, отбрасывающий тень. Тьмой был Арманд Блюэтт. Горти не мог думать о Кей, не думая одновременно об Арманде. Иногда холодный взгляд потрепанной дворняги на чьей-нибудь ферме или отчетливый, уведомляющий о чьем-то прибытии звук поворачиваемого в замке ключа приносил с собой образ Арманда, его плоские шутки, грубые назойливые руки. Зена об этом знала, поэтому всегда подтрунивала, когда Горти заводил разговор о Кей.

Он много чего почерпнул из этих колыбельных разговоров. О Людоеде, например.

– Как он стал хозяином балагана, Зи?

– Точно не знаю. По-моему, на самом деле ярмарки ему не по душе. Он словно презирает посетителей и в то же время продолжает дело, потому что оно позволяет ему заниматься своими… – Зена вдруг замолчала.

– Чем?

Девушка помолчала, прежде чем ответить.

– У него есть люди, о которых он… много думает. Солум, человек-рыба Гоголь, малыш Пенни. – Пенни был микроцефалом, выпившим щелок. – Животные тоже: двуногая кошка, циклопы. Он… любит их компанию. Некоторых держал у себя еще до того, как занялся шоу-бизнесом. Но их дорого было содержать. А сейчас, наоборот: они сами зарабатывают для него деньги.

– Почему он их так любит? Есть какая-то причина?

– Он такой же, как они, – шепотом произнесла Зена. И тут же добавила: – Горти, никогда не показывай ему свою руку!

Как-то раз в Висконсине что-то заставило Горти проснуться.

Иди сюда.

Не звук, не слова. Призыв. Очень жестокий и настойчивый. Горти похолодел.

Иди сюда, иди сюда. Иди! Иди!

Горти сел на кровати. За стеной свистел ветер прерий, стрекотали сверчки.

Иди! На этот раз другим тоном. Огненная вспышка ярости. Но ярости управляемой, нацеленной, с оттенком удовольствия, как если бы Арманд Блюэтт поймал мальчишку за неоспоримо дурным делом. Горти спрыгнул с кровати и застыл с разинутым ртом.

– Горти? Что случилось? – Голая Зена выскользнула из смутной белизны простыней, как тюлень из прибоя.

– Меня… зовут, – промямлил он.

– Кто зовет? – нервно прошептала Зена. – Голос у тебя в голове?

Он кивнул. Яростная команда снова ударила в мозг, и мальчишка скривился.

– Не ходи, – прошептала Зена. – Слышишь, Горти? Ни с места. – Она завернулась в халат. – Ляг в постель. Держись. Главное, не выходи из трейлера. Это… прекратится. Обещаю: скоро прекратится. – Зена затолкала его обратно в кровать. – Никуда не ходи, что бы ни случилось.

Горти рухнул на подушки.

Зов полыхнул снова. Он сел.

– Зи…

Но Зена уже ушла. Горти, держась руками за голову, встал, вспомнил, с какой отчаянной настойчивостью она приказывала никуда не уходить, и вновь сел.

Зов повторился еще раз… и неожиданно оборвался.

Горти притих, попытался нащупать источник притяжения своим разумом, как трогают языком больной зуб. Пусто. Он в изнеможении упал на постель и сразу же заснул.

Зена вернулась только утром. Горти не слышал, как она вошла. Когда он спросил ее, где она была, Зена посмотрела как-то странно и ответила: «Гуляла». Он не стал спрашивать где. Во время завтрака с Зайкой и Гаваной Зена, улучив момент, пока остальные ходили за тостами, вдруг сама схватила его за руку.

– Горти! Если ты еще раз услышишь такой призыв, сразу же буди меня, понял?

Напористость Зены испугала его, до возвращения остальных Горти успел лишь согласно кивнуть. Ее слова врезались в память. Потом было еще несколько случаев, когда он ее будил, и всякий раз Зена молча уходила, возвращаясь только через несколько часов. Когда Горти понял, что зовут не его, он перестал ощущать призывы.

Сменялись времена года, ярмарочное дело шло в гору. Людоед по-прежнему заправлял всем – гонял хлыстом своего презрения рабочих сцены и смотрителей животных, мотоциклистов и водителей грузовиков.

В труппу добавлялись актеры, Зайке и Гаване добавлялись годы, неуловимо менялась Зена, и только Горти совсем не рос.

Он (она) со своим чистым сопрано и черными перчатками стал(а) постоянным персонажем, практически звездой шоу. Детка ладила с Людоедом; тот здоровался с ней, желал доброго утра, – невиданная милость с его стороны. Детку любили остальные – со смесью серьезности и фамильярности, характерной для ярмарочной жизни.

Шоу раскручивалось, как паровозные колеса, – с рекламой, с шарящими в небе прожекторами, с танцевальным павильоном и замысловатыми эпициклическими аттракционами. Крупный общенациональный журнал опубликовал репортаж о «необычных людях» (понятие «шоу уродцев» вышло из моды). Балаган обзавелся пресс-агентом и менеджерами и продавал годовые абонементы крупным организациям. На сценах установили громкоговорители, персоналу купили другие жилые прицепы – пусть не совсем новые, но получше старых.

Людоед перестал выступать с номером чтения мыслей и все меньше показывался на людях. Если газетные статьи и упоминали о нем, то исключительно как о «партнере». У него редко брали интервью, фотографий не печатали. Рабочие часы он проводил с персоналом, расхаживая по территории, а свободное время – с книгами, передвижной лабораторией и «необычными людьми». Ходили слухи, что его видели ранними предрассветными часами – заложив руки за спину и ссутулив худые плечи, он стоял в полумраке перед баком с Гоголем либо созерцал двухголовую змею или безволосого кролика. Сторожа и смотрители животных предпочитали не путаться у него под ногами и молча уходили, качая головой, опасаясь нарушить тишину.

– Спасибо, Зена, – произнес Людоед благодушным тоном.

Зена устало улыбнулась в ответ и закрыла дверь трейлера, оставив снаружи черноту ночи. Она подошла к стоящему у рабочего стола хозяина хромированному стулу с пластмассовой оплеткой и свернулась калачиком, подоткнув халат под пальцы ног.

– Я уже выспалась, – сказала она.

Людоед налил ей вина – шипучего мозельского.

– Час неурочный, – произнес он, – но я знаю, что ты его любишь.

Она приняла бокал, поставила его на краешек стола и стала ждать. Ждать она умела.

– Я нашел сегодня еще несколько штук. – Людоед открыл тяжелую шкатулку из красного дерева и достал из нее обитый бархатом лоток. – В основном молодняк.

– Хорошо, – отозвалась Зена.

– И хорошо, и плохо, – раздраженно сказал Людоед. – Проще обращаться, но способности их ограничены. Иногда я думаю, зачем я вообще с ними вожусь?

– Я тоже.

Ей показалось, что зрачки в глубоких ямах глазниц повернулись в ее сторону.

– Посмотри.

Людоед опустил лоток на колени Зены. На бархатном