Разрушение Дьявольского Акра (ЛП) - Риггз Ренсом

Как только поезд прошел, мы помчались обратно к люку. Я посмотрел вниз на лестницу, чтобы выкрикнуть имя Эммы, и вдруг из темноты вылетел язык пустоты, едва не задев мое лицо. Мы заковыляли прочь. Мгновение спустя сама пустота вылезла наружу, два её языка извивались перед ней, держа нас с Бронвин на расстоянии. Третий язык держал Эмму за талию. Она безвольно повисла в воздухе, из пореза на лбу текла кровь.

Я закричал и бросился к ней. Один из её языков ударил меня в горло и сбил с ног, и я на мгновение потерял способность дышать. Бронвин схватила язык обеими руками и попыталась выдернуть его, но он был слишком скользким и выскользнул из ее рук. Потом Горацио поднялся по лестнице. Из его груди текла кровь, рубашка была разорвана. Пустота почувствовала его и развернулась, и одним балетным движением Горацио взмахнул мечом и отсек язык, который собирался вцепиться ему в горло. Он отлетел со своего места, разбрызгивая черную кровь. Пока пустота был ошеломлена, он поднял меч двумя руками, подбежал к пустоте и отсёк язык, держащий Эмму. Меч перерезал язык, как горячий нож масло, и Эмма бездыханно упала на рельсы. Прежде чем Горацио успел ударить снова, два оставшихся языка пустоты выбили меч из его рук, обвили его шею и втащили к разинутой пасти.

Челюсти сомкнулись. Лицо Горацио исказила маска боли. Я попытался встать, но все еще с трудом втягивал воздух. Бронвин бросилась вперед и сгребла Эмму с железнодорожных путей — другой поезд быстро приближался. Пустота присела на корточки и начала жевать свою еду, её собственная чернильная кровь и кровь Горацио скапливались лужей около её ног.

Мы были бы прощены за то, что бросили Горацио на смерть, приняв жертву, которую он принес ради нас. Но я не мог, и мои друзья не могли. Нур, зная все, что сделал для нас Горацио, не могла. Она помчалась к пустоте. Я крикнул ей вслед, чтобы она остановилась, но это было бесполезно. Ее щеки надулись от концентрации в них света, и казалось, что она хотела подойти достаточно близко, чтобы плюнуть пустоте прямо в лицо, но у нее не было шанса: два оставшихся языка схватили её за ноги, она перевернулась и ударилась о гравий. Но атака вывела пустоту из равновесия и на мгновение отвлекла, и Горацио — все еще в тисках ее челюстей, но не настолько мертвый, каким он притворялся — поднял руку и проткнул чем-то один из глаз пустоты. Пустота взвизгнула и упала на спину. Когда следующий поезд почти доехал до их, Горацио рывком, который, должно быть, причинил ему невероятную боль, дернул свое тело вверх, что заставило голову пустоты опуститься — и упасть на рельсы.

Поезд протрубил в рог. Облако черной крови наполнило воздух, когда поезд пронесся мимо. Когда он исчез, у пустоты не хватало верхней половины головы, и Горацио, словно с рассеченной ножницами грудью и оторванной по локоть левой рукой, лежал, обмякнув, на том, что осталось от умирающего тела пустоты.

Мы подхватили его на руки, Нур и я, и когда мы выбежали с железнодорожной станции, Горацио застонал мне в ухо. ухо.

— Она мне кое-что показала… — его слова звучали невнятно. — Она мне показала… все.

* * *

Мы бежали, ковыляя, толкая друг друга, пока наши легкие не лопнули, затем пробежали через открытое пространство с припаркованными вагонами, через облупленную дыру забора из сетки и вниз по бетонной насыпи. Наконец, наши мышцы ослабли, и мы рухнули кучей на границе того, что выглядело как старый заброшенный парк, мы прижались спинами к камням, сложенных вокруг ствола изящного дерева с широкими ветвями.

Горацио впал в беспамятство. Его одежда потемнела от крови. Эмма была в сознании, но ещё не до конца очнулась, и поднялась большая суета из-за того, где она была ранена и насколько тяжело, но она, казалось, пострадала не больше, чем от удара по голове.

— У меня в кармане, — сказала она, поморщившись, когда сунула туда руку. Она достала маленький сверток, завернутый в хлопок и бечевку, который ее дрожащие пальцы никак не могли развязать. Гораций, ловкий в этом деле после десятилетий шитья, быстро развернул свёрток. Оттуда выпали два мизинца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это от Матери-Пыли? — спросил Миллард.

Эмма кивнула.

— Она нашла меня в доме Бентама, как раз перед нашим отъездом, и практически заставила взять их.

Бронвин осторожно перекатила палец между ладонями, раскрошив его в порошок. Она обработала немного на порез на лбу Эммы. Тогда Енох, который не брезговал открытыми ранами, посыпал пылью обрубок отрубленной руки Горацио и глубокие порезы на его груди, и кровотечение сразу же прекратилось. Затем Гораций сделал пасту, смешав пыль с водой из лужи, и приложил ее к шее Джулиуса, а затем импровизированную повязку из разорванной рубашки, повязанной поверх нее. Его кожа стала на пару оттенков ближе к нормальной, чем раньше, но все еще пепельной, а на шее, где Каул схватил его, виднелись синяки в форме пальцев. Когда паста впиталась, его глаза затрепетали, и он начал расслабляться.

Гораций прислонил его спиной к камням.

— Ты выглядишь намного лучше, — ласково сказал он.

Джулиус закрыл глаза и медленно покачал головой.

— Я чувствую, как распространяется его яд, — спокойно сказал он.

Гораций закусил губу и отвернулся.

Мы посидели с минуту, позволяя сердцам постепенно замедлить ритм. Прислушиваясь к шелесту ветра в кронах деревьев. Приятное покалывающее онемение прошло через мою голову, возможно, симптом крайнего истощения. Потом я вспомнил кое-что, что пробудило меня от полусна.

— В чем дело? — спросила меня Нур.

— Горацио что-то сказал мне на ухо, прежде чем отключиться. «Она мне все показала», — сказал он.

Эмма нахмурилась.

— Кто ему показал? Каул?

— Нет, пустота. Я думаю.

— Ну так разбуди его, — сказал Енох, пожимая плечами.

— Он только что чуть не умер! — воскликнула Бронвин.

Губы Горацио посинели, грудь медленно и неглубоко вздымалась.

— Он пока не может говорить, — сказал я. — Давайте дадим пыли минуту поработать.

— Ты видел эти огни в луже у Каула? — спросила Себби. — Джулиус, ты меня слышишь?

— Слышу, — процедил он сквозь зубы. — И, да, я видел.

— Они вспыхивали каждый раз, когда он кого-нибудь убивал. Например, когда он проглотил их душу, это свечение, скорее всего, было душой, уползающей вниз. — Себби говорила быстро. Она оторвала часть света вокруг своей головы, чтобы защитить свои чувствительные глаза, так что я не мог разглядеть выражение ее лица.

— Возможно, этот свет и есть та сила, которая его оживляет, — предположил Миллард. — Я помню такой же свет, наполняющий Библиотеку Душ, сияющий из каждого сосуда.

— Мы должны найти способ забрать ее у него, — сказала Нур. — Украсть ее и поглотить.

Себби наклонился к Софи, молча смотревшей вдаль, и громко заговорила с Пенсевусом.

— Это правда, Пенни? Мы должны съесть его маленькую душу, что светится?

Софи перевела пустой взгляд.

— Пенни уснул, — пробормотала она. — Может быть, навсегда.

Голова Нур резко повернулась к ней.

— Что? Почему?

Софи прижимала Пенсевуса к груди, но неохотно перевернула его, чтобы показать нам, что он был разрезан на куски и потерял половину своей набивки из опилок.

Нур придвинулась ближе, нахмурив брови.

— Его можно вылечить? — тихо спросила она. Это была первая забота, которую она проявила к своей старой кукле.

Софи покачала головой.

— Я не знаю.

— Вот. — Енох сорвал горсть травы и протянул ее Софи. — Запихни это в него. Исправлено.

— Это так не работает. В нем было что-то старое и особенное, а теперь оно исчезло.

— Я уверена, что кто-нибудь из имбрин может помочь, — сказала Эмма, начиная приходить в себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О, ради бога, это всего лишь чертова игрушка, — сказал Эддисон.

— Спасибо, — согласился Енох, и все девушки уставились на них. — Теперь мы можем беспокоиться о том, как вы, пожиратели света, доберетесь до Каула? Если он хотя бы прикоснется к вам…

Его взгляд упал на Джулиуса.