Осколки наших сердец - Мелисса Алберт

убить, теперь держала меня на плаву, как кувшинку, но я никогда не забуду, что она попыталась сделать.

В голубой воде плавали тонкие красные прожилки. Они ширились, расцветали розовыми облачками, и казались такими красивыми, что я не понимала, что это, пока в теле не зазвучал сигнал тревоги.

Потом я увидела девушку, плавающую в воде. Красивые розовые облачка растекались вокруг ее головы. Я вспомнила страшный звук удара и поняла, что это моих рук дело, что слова, которые я произнесла, чтобы ее оттолкнуть, ударили ее о стену.

И с этим осознанием в мозг хлынул адреналин; я тут же вспомнила и свое имя, и ее, и имя мальчика, которого любила, когда мне было двенадцать, и имя матери, забравшей у меня гораздо больше, чем я могла представить.

Горло охрипло, кричать я больше не могла. Я подплыла к краю бассейна и вытащила тело Марион.

Выбравшись из воды, я поняла, почему она велела мне открыть золотую шкатулку в бассейне. Я снова почувствовала свое тело, но все ощущения словно умножились на десять – и тяжесть в ногах, и усталость, и зуд от каждого комариного укуса, и боль от ссадин.

Небо вертелось, как дискотечный шар, сверкал алмазной пылью бассейн. В нос били запахи травы, хлорки, дождя. Но я слышала и запах бензина в отцовской машине, стоявшей с другой стороны дома, и запах пластиковой куклы, лежавшей в траве, и поверхностное дыхание трех спящих людей в доме. Конфетти рассыпались под кожей; вместо крови по венам текла газированная вода. Хотелось снять с себя кожу и уплыть.

Я могла бы прыгнуть обратно в бассейн, а могла сделать кое-что еще – что-то более эффективное, – чтобы избавиться от последствий этой невероятной ночи.

Поколдовать.

Мне даже думать не пришлось; я словно протянула руку и нащупала кружевную кромку усыпляющего заклятия, которое Марион наложила на дом. Теперь, когда я его почувствовала, оно уже не обладало сладким ароматом. Оно ощущалось как старое заплесневелое одеяло, тяжелое, как камень, наброшенное поверх человеческого сознания. А все потому, что этим людям не посчастливилось жить в домике с бассейном у кромки леса.

Я зажала это мерзкое одеяло между зубами и пальцами и разорвала его надвое.

Настала очередь Марион. Я перевернула ее, обнаженную, на спину, уложила на грязный бетон, аккуратно прощупала темную расселину на голове. Мои навыки первой помощи оставляли желать лучшего – я видела, как делают искусственное дыхание, только в кино, – но я решила, что если достаточно сильно нажимать на грудину, вода рано или поздно хлынет наружу.

Я представила себе жидкость, скопившуюся в ее легких, как карту притоков реки. Нажимая основаниями ладони на впалую выемку под ее грудиной, я видела перед глазами эту карту. Вытекай, велела я, качая ладонью над ребрами.

Вода запузырилась и мутной струйкой вытекла изо рта. Марион сильно закашлялась и повернулась на бок. Минуту она лежала на боку, пытаясь отдышаться, а я пыталась осмыслить, что наделала. Потом она провела ладонью по губам и поднесла ее к затылку.

– Рана, затянись, – произнесла она.

Я не видела, как затянулась рана, но почувствовала странное шевеление вокруг ее головы. Ее магия была суетливой и юркой, как крысиный король – существо с множеством ног и неестественной прытью. У меня пересохло во рту.

Дожидаясь, пока подействует заклятье, она смотрела на меня и ощупывала рану. Когда все закончилось, села. Обнаженная ведьма в кровавой короне.

– Прости! – выпалила я. – Я нечаянно.

Ее лицо было острым, как обнаженный клинок.

– Теперь вспомнила?

Я столько всего вспомнила. Но она спрашивала, вспомнила ли я ее. Подглядывающее зеркало, темную комнату и все, что она мне рассказала.

– Да, – ответила я.

– И ты понимаешь, как ты сильна?

Я кивнула. Но на самом деле я не понимала. Я пока еще не свыклась со всем, что о себе узнала. Хрупкие осколки знаний, мыслей, чувств пока никак не собирались в целостную картину. Я знала, что в голове еще долго будут всплывать новые воспоминания о том, что я потеряла. Возможно, даже всю жизнь.

Марион приняла мое молчание за восторг.

– Ты можешь все, – тихо проговорила она. – И не страшно, что ты пока не в силах это контролировать. Я тебе помогу. Мы могли бы… Ох, Айви. – Ее глаза сверкнули. – Ты только представь. Только представь, что мы сможем сделать вместе!

– Мы, – повторила я.

– Если захочешь. – Она вздернула подбородок. – Если захочешь, можешь пойти со мной.

– Куда?

Она, кажется, растерялась.

– А куда бы ты хотела?

– Я… Я не… Мне нужно… – Я замолчала. Покачала головой.

Мне нужно было побыть в одиночестве. Чтобы острые углы сгладились и новая информация отложилась в мозгу. Марион хотела, чтобы я уже сейчас подумала о будущем, но я видела лишь лицо матери, дрожавшее в дымке перед глазами и освещенное сиянием из золотой шкатулки. А как же все, что было до той ночи? Вся наша нежность, все, чем мы были друг для друга прежде, чем она это у меня отняла. Воспоминания об этом ослепляли и обжигали, я пока боялась их касаться.

А Билли? Сколько лет я провела без него, сколько лет потеряла! Я забыла его в двенадцать. Можно ли в двенадцать полюбить по-настоящему? Даже при мысли о слове «любовь» в животе растеклась лужица тающего мороженого.

А магия? Магия! Черт возьми, магия!

Горечь, сладость, свет. Я попыталась вдохнуть, но новизна происходящего обрушилась на меня, и мне вдруг не хватило воздуха.

– Черт. – Марион подошла ближе, но уже не пыталась до меня дотронуться. – Залезай скорее в бассейн. Или лучше… Наколдуй что-нибудь.

– Что? – Я лихорадочно покопалась в памяти. Голова кружилась, как карусель; я не помнила ни одного заклинания.

– Да что угодно. – Она огляделась, увидела у бассейна свою брошенную одежду. – Вот, у меня есть спички. Сделаем ритуал для привлечения энергии.

Она взяла свои джинсы, и из кармана выпал телефон. Он упал стеклом вниз, и я увидела чехол. «Юдифь и Олоферн» Климта. Картина затерлась добела в области живота. Я столько раз видела этот чехол, что глаза наполнились слезами прежде, чем я поняла, что это означало.

Телефон тети Фи.

Я взглянула на телефон и на внезапно притихшую Марион. Та выжидала: хотела понять, о чем я догадаюсь и что буду делать.

Я вспомнила, как стояла у дома тети после того, как побывала в магазине, и мне казалось, что за мной кто-то наблюдает. Теперь я знала, кто это был: Марион. Отчетливо, как кадры из кинофильма, я увидела ее в окне второго этажа. Она как ни в чем не бывало писала сообщение на тетином телефоне. Сообщение, заставившее меня поверить – захотеть поверить, позволить себе поверить, –