Осколки наших сердец - Мелисса Алберт

библиотеке, которая прежде была домом колдуньи, я рассчитывала использовать отпирающее заклятие, но теперь, когда необходимость в этом отпала, голова напиталась магией, как ватный тампон кровью при носовом кровотечении. Магия рвалась наружу. Я израсходовала ее на заклинание, позволяющее ясно видеть.

Луна засияла ярче, проступили края предметов, притаившихся во мраке. Я шагнула за порог и очутилась в холле, где пахло старыми книгами. Стоя там и собираясь с мыслями, почувствовала начинающуюся головную боль, отупляющую, с металлическим привкусом. Я словно вдохнула серебристой пыли.

Всплыло еще одно новое – или старое? – воспоминание: это чувство было мне знакомо. Я ощущала присутствие чужой дурной магии.

Я пошла на запах. Моя мать шла этой дорогой в ту ночь, когда загнала Марион под зеркало. Я шла по ее стопам. Призрачная тень этого дома служила Марион темницей двадцать с лишним лет. Ступая по пыльным деревянным полам с узорчатой инкрустацией, мимо книжных стеллажей и витражных окон, отбрасывающих на лицо причудливые цветные тени, я чувствовала их шаги рядом со своими.

Следуя за зловещим предчувствием, я миновала два лестничных пролета. Внизу третьего посмотрела вверх. Там были лишь пылинки, кружившиеся в лунном свете, но мысль о том, чтобы подняться туда, вызывала первобытный страх. Я сделала три шага и уперлась плечом в горячий край недавно брошенного заклятья.

Все замолкло и замерло, но сердце билось быстро и гулко, словно сжимался и разжимался кулак. Под врезанным в потолок люком я остановилась. Там, наверху, находился источник всего, но я по-прежнему ничего не слышала.

Люк отворился со звуком выстрела, и опустилась лестница, повиснув в паре дюймов от моей головы. Когда сердце вернулось на прежнее место в груди, я подняла голову и посмотрела наверх.

Пыль. Лунный свет. Я ступила на лестницу и забралась наверх. Было тихо. Голова поравнялась с полом, и я увидела их тела на полу.

Я подтянулась, забралась на чердак и, спотыкаясь, подбежала к ним. Мама и тетя лежали на спине. Вокруг правого глаза тети Фи расплылся синяк, на мамином лице с одной стороны алела ссадина, как будто ее протащили по ковру. Их руки тянулись друг к другу, но не соприкасались. Веки трепетали, как в фазе быстрого сна.

Но этот сон был неестественным. Еще до того, как я коснулась их и встряхнула, стала умолять, чтобы они очнулись, я поняла, что они не проснутся просто так. Вся комната, как чаша, была наполнена колдовством. И когда я попыталась поднять мамино тело, оно оказалось неподатливым, как камень или намокший мешок с песком.

Я коснулась их лиц, вспомнила спящих из дома на краю леса. Но разорвать это сонное заклятье оказалось не так легко, я попыталась нащупать его край и не нашла ничего. Поискала его дно и увидела глубины, из которых мне было не выплыть.

Но если они спали, я могла достучаться до них во сне. Лечь рядом, уснуть, вытянуть их из кошмара, сотканного Марион, и затащить в свой сон. От этого сна они могли очнуться. Времени осталось мало – я чувствовала, что Марион уже недалеко, – но ничего лучше в голову не приходило.

Я легла между мамой и тетей на пол чердака. Закрыла глаза, и меня накрыла прозрачная сонная пелена. Пришел тот самый осознанный сон, без которого я жила долгих пять лет и который все это время был заперт в золотой шкатулке вместе с остальной моей магией.

Глава сорок девятая

Пригород

Сейчас

Три ведьмы спят рядом на полу. Две судорожно подрагивают в противоестественной колдовской дреме. Третья втиснулась между ними; голова ее покоится почти вровень с их вытянутыми ладонями. Она еще не уснула крепко.

Внизу, уже близко, спешит четвертая ведьма. Бежит по заросшей клевером лужайке, скачками преодолевает расстояние между величественными деревьями, заставляя шелестеть их ветви. Много лет назад, еще юной, она впервые нашла это место. Маленькая девочка с одиноким и ненасытным сердцем. Сейчас ее сердце непроницаемо, как крохотная, покрытая черным лаком шкатулка, которая не отражает свет.

Она пробегает мимо машины, припаркованной у тротуара. В машине сидит мальчик. Его сердце светится от страха, любви и предвкушения, протяни руку – и можно его потрогать. Он не замечает четвертую ведьму. Та предпочитает оставаться невидимой, а мальчик высматривает во тьме лишь одного человека – девушку с волосами, выкрашенными в белый.

Четвертая ведьма уже близко. Она почти на месте.

* * *

Вот как все было в моем сне.

Я закрыла глаза и некоторое время побыла во мраке, призывая его ближе и уговаривая окутать нас и вытеснить кислый туман заклятья Марион. Мрак повиновался моей воле. Пополз, зашевелился и незаметно проник в наш сон.

Я знала, что делать дальше; знала, как все будет, потому что в детстве я проделывала это много раз, и сны были моим царством. Рассеявшись, мрак становился сундуком с нарядами, которые я могла примерить на себя; окрашивался во все цвета акварельной радуги и подрагивал, как занавески на ветру. В этом мире я могла бродить и прикасаться к краскам цвета моря и неба, таким редким, что у них даже названий не было и язык не поворачивался, когда я пыталась дать им имя. Преодолев эти радужные завесы, я попадала в сон.

Но в этот раз, заснув, я увидела лишь одну завесу. И та была окрашена не в дымчато-серебристый, не в цвет тумана, грозовых облаков или заката, а в чистейший кроваво-красный, и не подрагивала на ветру, а кипела и пузырилась. Это был вход в ад.

Я чувствовала их по ту сторону завесы, два разных источника тепла. Мамино тепло было кобальтово-синим и умеренно-ярким, а тетино грело ласково, как осеннее солнце. Я прошла сквозь кровавую завесу и попала в сон, в котором их заперла Марион.

В этом сне мы по-прежнему были на чердаке. Но с помощью колдовства она превратила его в кошмар.

Я догадалась, что попала внутрь ее воспоминания.

В центре комнаты призрачная фигура Марион склонилась над зеркалом и нараспев читала заклинания. Рядом с ней лежал обезглавленный кролик, кровь стекала на половицы. Мама и тетя Фи, совсем юные, испуганные, стояли, вжавшись в стену. Была тут и четвертая женщина, черноволосая, с лицом жестким, как кремень.

Я надеялась, что смогу завладеть этим сном и перетянуть их в свой. Но этот сон, настойчиво пропитанный запахом крови, никак не хотел поддаваться. Он целиком заполнил мое сознание, не оставив места для чего-либо еще.

Однажды я уже слышала историю о неудавшемся ритуале – Марион рассказала мне ее через подглядывающее зеркало. Но сейчас,